– Признавайся, в какую переделку ты попал?

– Да ни в какую… Собственно, всё уже закончилось. Или даже ещё не началось. Не думай об этом, хорошо? Я прошу…

– Я не могу не думать, если вижу, что тебе плохо! – в словах йисини нет ни игры, ни чрезмерного спокойствия – ровно столько чувства, чтобы даже самый глупый глупец понял: она волнуется за меня.

Я понимаю, милая… Только не о чем волноваться: ты моему… хм, горю не поможешь. Знаю, что горишь желанием помочь, но, право, зря. Сам справлюсь. Должен. Потому что, если не справлюсь я, никто не сможет.

Тёмные глаза на мгновение вспыхивают внезапной догадкой, потом снова становятся тягучими омутами:

– Точно, справишься?

Она что, читает мои мысли?

– Конечно. Как всегда.

– Всё равно ведь, поступишь, как тебе вздумается, – вздыхает Юджа. – Но… если помощь будет, не отказывайся от неё, хорошо?

– Не буду… Скажи, красавица: в честь чего или кого ты так… непривычно одета?

– Непривычно? – лукаво улыбается йисини. – Разве?

– Для меня – да.

– Можно подумать, ты никогда не видел наряда танцовщицы!

– Видел. Но на тебе – ни разу.

– И как? Нравится?

– Наряд или то, как он смотрится на твоём теле? – слово за слово, и узор беседы уже не хочет отпускать: мы обмениваемся внешне ничего не значащими фразами, но для нас они исполнены необъяснимо глубокого смысла.

– А ты расскажи обо всём… по порядку, – Юджа приникает ко мне все плотнее и, кажется, готова навеки обосноваться на моих плечах. Ничего не имею против: уж такой-то вес выдержу! Но и у меня, и у неё слишком много обязанностей.

– Свет очей моих, куда ты пропала? – капризно вопрошает…

Не может быть! Это же тот самый кихашит, которого я… отправил восвояси. Правда, одет он гораздо пышнее, чем в прошлую нашу встречу, да и ведёт себя более подобающе богатому купцу, а не скромному служителю тихой госпожи Шет. Так ты не простой убийца, мой дорогой, а полномочный посланник г’яхира… Какая неожиданность. Пожалуй, настало время уйти.

Снимаю ладони Юджи со своих плеч.

– Мне пора, милая.

– Мы ещё встретимся?

– Не могу обещать.

– Не обещай, – великодушное разрешение, подразумевающее: разбейся в лепешку, а будь любезен подготовить Пути для новой встречи.

Собираюсь пройти к двери и слышу:

– Кто этот человек, моя лилия?

– Просто прохожий, мой господин.

– Просто? – судя по сухим ноткам в голосе, кихашит не намерен рассматривать меня, как ничего не значащую случайность. – Ты вилась вокруг него, как плющ… Кто он для тебя?

Негоже оставлять женщину в затруднительной ситуации, верно? Если он хочет вступить в бой, что ж… ТАКИЕ вызовы я не отклоняю.

– Друг.

– Близкий? – ожидаемое уточнение.

– Случались минуты, когда между нашими телами не смог бы проскользнуть и волосок, – скрещиваю руки на груди и отвечаю взглядом на взгляд.

Юджа замирает, не зная, в какую сторону кинуться: я – друг, убийца, играющий роль купца – то ли клиент, то ли Игра идёт на более высоком уровне. Ай-вэй, милая, я не хотел тебя подставлять… И не подставлю под удар. Придется на мгновение вспомнить про маску лэрра. Но только вспомнить, а не надевать снова!

– Ты была с ним? – а дяденька-то взволнован. Рассеем сомнения? Нет, сгустим. Но рецепт тумана будет мой собственный:

– Странника, чьи сапоги помнят пыль эс-Сина даже за тысячи миль от Полуденной Розы, женские прелести не должны занимать больше, чем ему определено обязанностями. А согласившемуся отступить перед правом het-tаany непозволительно упрекать в слабости женщину!

Он проглотил всё, что хотел сказать. И что не хотел – тоже проглотил. Неподвижным взглядом на протяжении долгого вдоха кихашит что-то искал в моей насмешливой улыбке. И, видимо, нашёл, потому что, не проронив и звука, вышел из комнаты.

Юджа повернула ко мне побледневшее лицо:

– Как это понимать?

– Что, милая?

– Ты… ты заставил отступить того, кто никогда не отступает! Сама Смерть ушла с твоего Пути!

– Ошибаешься, милая, Смерть тут вовсе ни при чём: тихая госпожа Шет покровительствует тем, кто избрал своим занятием жатву чужих жизней, но она не властна над Вечным Покоем… Иди к нему, милая. Он ждёт. И чем дольше длится ожидание, тем больше неправильных предположений рождает смущённый разум. Ты же не хочешь, чтобы сей достойный человек совершил глупость только потому, что танцовщица промедлила лишний миг?

– Я пойду, – согласилась Юджа. – Но… Ты многое должен мне объяснить, слышишь?

– Что смогу, то смогу, – пожимаю плечами. – Но не сегодня. В следующий раз.

– А он будет? – сомнение в посерьезневших глазах.

– Будет. Обязательно!

Йисини кивнула – больше своим мыслям, чем мне – и скрылась за занавеской.

Я проводил ее взглядом, усмехнулся и вздохнул. Старик, всё это время следивший за происходящим, тихо заметил:

– А мальчик-то вырос… Вырос и стал мужчиной.

– Разве, h’anu? Что-то я сам не замечаю своей… взрослости.

– И не заметишь, – успокоил меня Мерави. – Время внутри всегда течет иначе, чем снаружи, так уж повелось… Я вот до сих пор кажусь себе молодым красавцем, а остальные видят больного старика.

– Ну уж, и больного! Ты проживешь еще много-много лет, и повторишься в своих внуках и правнуках… Насколько помню, у тебя есть и сын, и дочери, так что, не жалуйся на жизнь: она ведь может решить, что ты, и в самом деле, ею недоволен!

– И он еще не хочет верить моим словам! – морщинистые ладони выскользнули из складок мекиля в возмущенном жесте. – Ты вырос, Джерон. Хотя… Мне всегда казалось, что ты только притворяешься ребенком.

– И вовсе я не притворялся! – настал мой черед возмущаться. – Я хотел им быть… Плохо получалось, да?

– По-разному… Но теперь ты понял, что тебе больше к лицу?

– Скорее нет, чем да. Не хочется понимать. Лениво.

– Ты устал, вот в чём состоит твоя лень, – заявил Мерави. – Когда от сил остаётся крохотная капля, её начинаешь беречь, отказываясь от дел и размышлений… Но не стоит так поступать. Боишься ослабеть раньше времени? Зря: как только этот источник будет вычерпан до дна, его снова наполнит живительная влага… иного свойства, быть может, но наполнит. Обязательно!

– Пожалуй, ты прав, h’anu… Но я боюсь опустеть. Очень боюсь.

– Это пройдет, – старик подошел ко мне и коснулся моего лба прохладными, чуть шершавыми пальцами. – Страх тоже со временем устает пугать. И тогда возникает то, что люди называют отвагой, хотя, на самом деле… Ты близко подошел к означенному пределу, если можешь сознаться, что боишься. Ещё