Корнев подвинулся, освобождая Прошкину место за рулем – тот поинтересовался насчет маршрута.
– В Прокопьевку едем… Отправили туда депешу – что бы эксгумацию тела Феофана произвели. Так вот – звонит местный фельдшер, из амбулатории – и говорит… нету тела… Вознесся батюшка Феофан…
Прошкин едва не сбил зазевавшегося велосипедиста и переспросил:
– Что сделал? – он не верил своим ушам. Никогда не ожидал он такого от почтенного старца. Вознестись не вверенной заботам Прошкина территории! И даже не предупредить его. Это было самое настоящее, первостатейное свинство!
– Не юродствуй, Николаша, – ты ж прекрасно слышал! – Корнев пребывал в великолепном настроении, даже удручающая новость из Прокопьевки не могла этого настроения испортить, – Вознесся… Рассобачились они у нас Прошкин совершенно!
– Кто? Служители культа?
– Нет – интеллигенция сельская! Естествоиспытатели безголовые – что б им… Ну, вырыли гроб, вскрыли – он пустой. Так фельдшер местный тут же диагноз поставил: вознесся! Слышал ты такое?
Прошкин слышал, по крайней мере, раз сто – еще в детстве. Когда в церковно – приходской школе читали рассказы про жития святых… Но, что бы не портить настроения начальнику согласился, что ничего подобного места никогда раньше не имело – поэтому как действовать в такой ситуации не предусмотрено ни в уголовном, ни в гражданском кодексе, ни в ведомственных инструкциях – но такой опытный специалист как Владимир Митрофанович в ситуации конечно разберется – с позиций научного материализма. А он – Прошкин будет всемерно содействовать…
А разбираться было в чем. Действительно, поздним вечером – чтобы не тревожить зря сельскую общественность – из могилы Феофана извлекли гроб и притащили в клуб. Открыли. Тела Феофана в нем не было. Зато гроб был до верху наполнен изрезанной на мелкие полоски мануфактурой.
Не надо было специального лабораторного анализа чтобы выявить – полоски образовались из шитой на заказ формы Александра Дмитриевича! Сашины хорошо подогнанные гимнастерки и форменные брюки, кожанки и шинели из не по уставу дорогого сукна искромсали портновскими ножницами на длинные лоскуты шириной в 3 – 5 сантиметров… Прошин и Корнев совершенно опешили, принялись восстанавливать нить событий той достопамятной ночи, с надеждой выяснить истину и хотя немного успокоить местных товарищей.
Итак – Прокопьевка была местом дислокации центральной усадьбы колхоза «Красный пахарь». Еще в колхоз входило четыре хутора – бывшие кулацкие хозяйства. В одном из хуторов имелся большой двухэтажный каменный дом. По решению правления, для привлечения в колхоз квалифицированных кадров, дом был переименован в «Общежитие работников культуры» и соответственно переоборудован. Хотя жили тут люди разные… даже с некоторых пор, ставший полезным председателю, спецпосленец Вадим Проклович Чагин (при постриге принявший имя Феофана). Так вот, вечером, пользовавшийся в очаге сельской культуры значительным авторитетом, Феофан принялся жаловаться на боли за грудиной и агроном Дуденко повез его на мотоцикле в центральную усадьбу – в амбулаторию. Феофану вроде как полегчало от ветра и езды, и в помещение амбулатории он зашел самостоятельно. Но, через несколько минут, вышел – фельдшера не оказалось на месте. Теперь Дуденко повез его прямо в Н. – в областную клиническую больницу. По дороге – на перекрестке с Чаплинской трассой – им повстречался автомобиль, который направлялся, по счастливому совпадению как раз в город. Конечно, в автомобиле почтенному Феофану, снова ставшему хвататься за грудь, было бы ехать гораздо комфортнее, чем на мотоцикле. Водитель автомобиля – новый инженер с Чаплинской насосной станции – охотно согласился довезти старика до больницы, и Дуденко вернулся в общежитие со спокойной душей. Нет, конечно, Дуденко не знал раньше этого инженера. Он из Чаплино знает от силы пять человек, и то со старого завода – стройка же насосной станции началась совсем недавно и там каждый день новые люди появляются. А утром позвонил из амбулатории фельдшер, сообщил, что Феофан умер. Стояла сильная жара, похороны организовали в тот же день, гроб был закрытым…
Фельдшер амбулатории Кузьменко – известный в округе естествоиспытатель и натуралист тоже старательно сообщил все что знал. Даже больше. Заболевшего Феофана из общежития отвезли прямиком в Н. и сдали в НКВД. Ну, управление ГБ – это ж не принципиально! Он Феофана не лечил. Лечил беззащитного старика скорее всего так называемый фельдшер по фамилии Хомичев – то есть человек далекий от медицины как декабристы от народа. Результат всем присутствующим известен. Батюшка был человек крепкий и мог еще жить и жить при правильном естественнонаучном подходе. Вот то-то! А в амбулаторию его привезли из города – уже в гробу какие-то незнакомые люди – представились сотрудниками НКВД, да, может и ГБ – он не обозреватель политический, что бы не путаться – а медик! В штатское были одеты. А зачем ему спрашивать документы – он, слава Богу, может еще сотрудника НКВД и без документов – по лицу узнать! Чем у них лица такие особенные? Суровые лица – вот что! Тем более эти люди передали Кузьменко нотариально заверенную копию заключения о смерти. Да, вот она. С какой стати ему было звонить Хомичеву? У Хомичева два диагноза на все случаи жизни – бытовая травма и простуда! Когда Николай Павлович ему позвонил и спросил – он, конечно, подтвердил – точнее просто прочитал, что было написано в свидетельстве о смерти – а что другое он мог сказать?
Чтобы не волновать общественность и не порождать лишних слухов, той же ночью пустой гроб так же тихо закопали. Участники событий дали подписку о неразглашении. А озадаченные Прошкин и Корнев, свалив в холщовый мешок лоскутки одежды, отправились домой – анализировать.
– Это просто безобразие! Отожрался на колхозных харчах и свинтил с поселения! Восьмой десяток человеку – а совести никакой! Где его теперь искать? Да и откуда мы людей для этого возьмем свободных? Разве только с больницы снимать!- никак не мог успокоится Прошкин.
– С больницы снимать – ни в коем случае! Да что ты в самом деле – Николай? Ну куда бы он побежал – не мальчик ведь! Что ему тут плохо жилось? Мы с тобой – ответственные работники – едим через двое суток на третьи – а он каждый день трескал фрукты – овощи, конфетки – бараночки, еще и со сметаной! – Корнев как раз обгладывал куриную ножку после двухсуточного голодания. Не в силах больше бороться с голодом «ответственные работники» расположились на привал прямо под прохладным предутренним небом – среди полей и пашен. А съестными припасами «на дорожку» их снабдил душевный человек – председатель Сотников. Запустив куриную косточку в открытый космос, как бумеранг, Корнев продолжил:
– Болтлив старец был сверх всякой меры – вот и договорился – до преждевременной кончины! Убили его и закопали за это. Тут Николай все не так просто – тут политика! Серьезные вещи происходят. Сейчас все сам поймешь – ты ж не дурак, в конце-то концов! – Владимир Митрофанович огляделся, еще раз убедился, что они с Прошкиным в поле совершенно одни, и перешел к действительно серьезным новостям.
– Станислава Трофимовича со дня на день того, – Корнев сложил пальцы рук изображая решетку, и показал ее Прошкину, – на другую работу переведут. Надолго…
Прошкин грустно покачал головой – хотя эта новость его ни мало не огорчила, во-первых по тому, что Станислав Трофимович был руководителем малокомпетентным, да еще и авторитарного склада, а во-вторых потому, что самым вероятным и достойным кандидатом на его освободившийся высокий пост был конечно же товарищ Корнев. Понимал это не только Прошкин, но и сам Корнев, и даже вышестоящие товарищи…
А уж если такое действительно случится, то кому же как не Прошкину занять нынешнее место Корнева? Ну и что, что он молодой – зато надежный! И перспективный – в университет поступает, женится собирается на достойной женщине – словом ценный кадр! Вообще Прошкин ни того ни другого делать не собирался, во всяком случае прямо сейчас, но оспаривать мнение начальника в такой счастливый день не стал… И ребячество всякое прекратит! Прошкин торжественно заверил, что в случае назначения на высокую
