с сезоном. — Какая жалость. — Эти слова выражали все, что он хотел сказать.

Куойл прищурился и посмотрел на небо. Там не было видно ничего, кроме миллионов движущихся снежинок, подгоняемых живым ветром.

— Это дыхание мачехи, — сказал Билли.

— Куойл, давай заканчивай с этим, и я отвезу тебя за угол, в «Плохую Погоду». Выпьем грога.

Угрюмый и бледный Терт Кард с ненавистью смотрел на скованный льдом залив. Было очень холодно. Пластины льда соединились друг с другом, образовав огромные ледяные пространства. Неровное зеленое тело льда становилось все крепче, он все прочнее цеплялся за берег, связывая сушу и море в единое целое. Жидкое стало твердым, твердое оказалось погребенным под кристаллическим. Ледовая равнина простиралась почти до самого устья залива. Терт смотрел, как ледокол прогрызал себе дорогу по черной по сравнению со льдом воде.

— Можно… — с неохотой ответил Куойл. Ему не хотелось пить с Тертом Кардом, но, кроме него, никто на это не согласится. Он может все сделать по-быстрому. — Сейчас, я только позвоню Бити и скажу, что немного задержусь.

На самом деле он хотел забрать дочерей и поехать домой, в дом Берков. Скрипучий, но удобный дом, где было много шкафов в самых неожиданных местах. Самым удивительным в этом месте был абажур, который начинал мягко пощелкивать, когда нагревалась лампочка. Там была ванная комната с самодельной медной ванной, достаточно широкой, чтобы в ней уместился Куойл. Это была первая ванна, в которой он помещался. Еще были свободные комнаты для гостей. На тот случай, если кто-нибудь приедет.

— Тогда мы выпьем пару стаканчиков, пару раз, — ухмыльнулся Терт Кард. Дьявол щекотал его горло, извлекая из него странные звуки. — Давай за мной. — Гудение двигателей разнеслось по морозному воздуху.

«Плохая Погода» оказалась длинной комнатой с полом, покрытым прогнившим линолеумом, с запахом засорившегося туалета, блевотины, застарелого табачного дыма и ликера. Здесь пил Терт Кард, отсюда он отправлялся домой, иногда ползком, иногда не в состоянии подняться по ступеням собственного дома. Куойл решил, что Терт кричит на своих домашних. Или хуже. Он видел его жену всего несколько раз, и она все время ходила согнувшись, будто съежившись. Дети вздрагивали, если Куойл пытался с ними поздороваться. Куойл везде замечал маленьких детей.

Кольца флюоресцентных ламп. Мощные спины за стойкой бара. Силуэты мужчин в кепках с отложными ушами, которыми их хозяева пользовались при первой необходимости. Там говорили о страховках и безработице и о том, что нужно уезжать на заработки. Куойл и Терт Кард сели за стол, заваленный грязными салфетками. Мусорное ведро дымилось. За ними сидели два промысловика из Донегола в куртках и шапках. Казалось, что это не люди, а куклы из тростника и толстых шарфов с рукавицами. Они сидели бок о бок на длинной скамье, у каждого в руке было по стакану. Куойл подумал, что, скорее всего, это деревенская рюмочная.

— Что будешь пить? — Терт Кард тяжело облокотился на стол и тот зашатался. — Не говори мне, что будешь пить. Будешь самогон с пепси. — И пошел к стойке, копаясь в кармане в поисках денег.

Снова вернулся и сел. Они выпили. Горло Терта Карда делало жадные движения, и он проглотил свою рюмку одним махом. Потом поднял руку с двумя растопыренными пальцами и помахал ей.

— Бывало и хуже, — сказал он, имея в виду погоду — Два года назад по всему побережью в это время уже лежал толстый слой льда. Ледоколам приходилось работать двадцать четыре часа в сутки. А бури какие, боже упаси! А несколько лет назад в первую неделю декабря задули такие ветры, что с моря пошли пятнадцатиметровые волны. Казалось, что поднимается само дно океана. Ты бы видел, как Билли трясся от холода в своем углу. Потом пару недель шел сильнейший ливень, каких еще никто здесь не видывал. Все затопило, все было разрушено. Сорвало плотину Пропавшего Без Вести. Ущерба было на многие миллионы. Декабрьские шторма здесь самые коварные, изменчивые и суровые. За десять минут теплый бриз может превратиться в полярную метель.

На стене висел календарь рыбака, на нем была открыта последняя страница. Пустые столы отражали свет. Терт Кард с раздражением зевал. На улице было темно: наступила пора самых длинных ночей. Из висевшего за стойкой бара радио доносился прогноз погоды. Тенденция к потеплению. Ожидаются высокие значения температуры, выше нормы.

— Вот какая у нас сейчас погода: шторм, метель и холод, потом потепление. Как йо-йо, вверх-вниз. Тепло, холодно, сильный ветер, высокий прилив. Прямо как какой-то рекламный трюк.

Новые напитки им принес старик. Куойл решил, что ему, должно быть, не меньше восьмидесяти лет. Надо же, он еще работал. Его волосы превратились в серебряную щетину, глаза тоже отливали серебром, круглые, как люнеты. Серая капля под носом отражала свет. Усы были похожи на сосновую хвою. Разинутый рот, как дыра в черепе, демонстрировал белый язык и десны. Он тупо уставился на деньги, которые ему бросил Терт Кард.

— Я тебе кое о чем расскажу, — заговорил Терт Кард. — Джек и Билли Притти уже об этом знают. Знаешь, я уезжаю. Хватит с меня Якорной Лапы. Еду тридцать первого декабря. Меня зовут в Сент-Джонс, составлять информационный бюллетень для поставщиков нефти. Вчера мне позвонили и сказали. Я написал заявление год назад, но там не торопились с выбором. Они берут только лучших из лучших, самые сливки. Веришь, я рад отсюда уехать. Если я правильно разыграю свои карты, то могу поехать в Штаты, в Техас, где у них головной офис. Правда, больше всего я люблю Флориду. Я не забуду о тебе, Куойл. Не знаю только, надолго ли ты тут задержишься? Понимаешь, я уезжаю тридцать первого декабря. Готов побиться об заклад, что за мной и ты вернешься в Штаты. Джеку и Билли придется самим тащить на себе «Болтушку». Если они сумеют, конечно.

— А как твоя жена относится к переезду?

— Жена? Она никуда не поедет. Она останется здесь, дома. Ее место дома. Вся ее семья здесь. Она останется. Женщины сидят дома. Она останется здесь.

Он пришел в ярость от одной мысли о том, что это может быть не так. Когда Терт поднял руку, чтобы заказать еще выпивки, Куойл встал и сказал, что ему пора ехать за детьми. Скорее прочь от Терта Карда.

— Знаешь, Джек отдает мою работу Билли. Скорее всего, они посадят тебя на страницу для женщин и наймут кого-нибудь нового для корабельных историй и катастроф. Я думаю, что твои дни тут сочтены.

Он засунул руку под рубашку и принялся чесаться.

Куойл был удивлен воцарившейся жарой, которая пришла вместе с декабрьскими штормами. Будто ветра выпустили на волю некую демоническую силу, и она волной распространилась по побережью. Куда бы он ни пошел, везде раздавались звуки пилы и молотка, постукивание спиц и крючков, разносился аромат бисквитов, вымачиваемых в бренди, и запах красок, которыми расписывались кукольные лица. Даже из старых носков шились мягкие игрушки.

Банни рассказывала о празднике в школе. Она готовила какой-то номер с Марти. Куойл стал готовить себя к часовому прослушиванию чтения стихотворений. Он не любил Рождество. Оно напоминало ему о том, как его брат срывал праздничную упаковку с роскошного набора крохотных машинок, точных моделей всех возможных цветов радуги. Ему, кажется, тоже дарили какую-то игрушку, но ему почему-то больше запомнились мягкие плоские упаковки, в которых лежали пижамы или коричневые с синим вязаные свитера,