Когда он делал перерыв, снова наступал вечер. Он приготовил килограмм креветок в оливковом масле с чесноком. Потом в сумерках пошел к причалу с последней банкой пива. Он терпел комаров и смотрел, как зажигаются огни Якорной Лапы.

Старая Ведьма пришла под покровом ночи, оседлала и взнуздала Куойла. Ночной кошмар снова перенес его на шоссе. Тоненькая фигурка протягивала из-под эстакады руки, умоляя о спасении. Истерзанное, окровавленное тело Петал. Он на огромной скорости проскочил мимо. Нажимал на тормоза, но они не работали. Он проснулся, давя правой ногой на воображаемую педаль. Шея в поту. Было слышно, как стонет ветер в тросах, поддерживающих дом. Этот звук навевал мысли о безнадежном одиночестве. Куойл натянул спальный мешок на ухо и снова уснул. Он уже привык к кошмарам.

К обеду в воскресенье статья о Плимсоле была готова, и он решил пройтись. Куойл еще никогда не был на краю мыса. Когда он закрыл за собой дверь, со щеколды упал кусок шнура, завязанный странными узлами. Куойл поднял его, положил в карман и пошел по берегу туда, где заканчивалась земля и начиналось море.

Он забирался на камни размером с дом. Их края образовывали подобие сырых комнат с полами, покрытыми водорослями. Между камнями застряли потерянные сети, сбившиеся в клубки с ракушками и водорослями. Над приливным бассейном летали чайки. Везде валялись крабовые панцири, все еще влажные от остатков коричневатой живой плоти. Постепенно берег сузился до клифа7. Дальше этим путем ему было не пройти.

Поэтому Куойл забрался на камень, цепляясь за вереск, который покрывал склон на манер старого парика. Камень был изрыт глубокими впадинами. По оленьим тропам он вышел на гранитный язык, вдававшийся прямо в море. Справа от него было голубое полукружье залива Бакланов, слева — рваная береговая линия, выходящая к заливу Миски. Прямо перед ним лежали открытые просторы Атлантики.

Ботинки стучали о голый камень. Он споткнулся о можжевеловый корень, торчавший из трещины в камне. Кварцевые прожилки в нем блеснули, как застывшая молния. Камень весь состоял из бугров и выемок, вершин и плато. Далеко впереди он увидел пирамиду из камней и задумался о том, кто бы мог ее сложить.

Он полчаса добирался до сложенных друг на друга камней и, подойдя, решил их рассмотреть. Поросшие лишайником камни были высотой в три человеческих роста. Их поставили сюда много лет назад. Возможно, строителем был древний народ, который исчез навеки. Этих людей истребили охотившиеся на них от скуки китобои. Может быть, пирамида служила ориентиром для баскских рыбаков или мародеров Куойлов, заманивавших корабли на скалы с помощью ложных огней. Ритмичные удары волны заставили его подойти еще ближе.

Он находился на самом краю света, в диком, первозданном мире, который, казалось, парил над морской пучиной. Человек не успел оставить в этом месте следов своего присутствия: здесь не было ни кораблей, ни самолетов, ни животных, ни птиц, ни буев. Ему казалось, что он один на всей планете. Небо над его головой казалось таким необъятным, что он инстинктивно поднял руки, чтобы защититься. Полупрозрачные, как из жидкого стекла, десятиметровые волны обрушивались на камень, пенились и стекали в маленькие озерца молочным водоворотом. Даже в нескольких метрах над поверхностью моря висела дымка из миллиардов мельчайших капель, которые жгли Куойлу глаза и украшали его лицо и бороду живым текучим бисером. Волны били о камни с низким гулким звуком.

Он стал спускаться по каменному склону. Гранит был влажным, и ноги Куойла скользили. Он двигался осторожно, чувствуя непривычное возбуждение от близости с этой первобытной силой и пытаясь представить себе, что это такое — очутиться в море во время шторма. Вода по-прежнему убывала, подчиняясь удивительному закону наступления и капитуляции воды перед сушей. Будто где-то в центре Земли большое сердце отбивало по два удара в день.

Именно в эти воды стремились все пропавшие без вести корабли, рыбаки и исследователи, спускавшиеся в темные, как звериная глотка, морские глубины. Становясь очередным ингредиентом соленого бульона. Викинги в дракарах шли под парусами, надуваемыми переменчивыми ветрами, ведя свои суда сквозь туман и полагаясь только на поляризованный свет «солнечных камней»8. Эскимосы на лодках из шкур животных, ритмично вдыхающие леденящий воздух, опускающие в воду обледеневшие весла. Вот брызги воды начинают замерзать на лету, напрягаются сильные спины, удар, рвется шкура, и лодка по спирали уходит под воду. Тысячелетние айсберги, осколки ледников, ужасные и молчаливые. Тишину возле них нарушает только плеск разбивающихся о ледяные склоны волн, создавая обманчивый шум прибоя там, где нет берегов. Туманная сирена, приглушенное эхо выстрелов на берегу. Лед объединяет сушу с водой. Морозная дымка. Облака с бликами света, отраженного в маленьких окошках воды на поверхности льдины. Призрачное ледяное сияние стирает все грани пространства, оставляя органы чувств предаваться иллюзиям. Удивительное, редкое место.

Спускаясь, Куойл поскользнулся на каком-то растении, предательски спрятавшемся в трещине камня. Он дошел до выступа, с которого, наклонившись, можно было посмотреть вниз, на бурлящую воду. Дальше идти было некуда.

Оттуда он увидел три вещи: пещеры в форме пчелиных сот на уровне моря, камень, напоминающий огромную собаку, и тело человека в желтом костюме, опустившего голову под воду, будто не в силах оторвать взгляда от причудливого рисунка морского дна. Его руки и ноги были раскинуты в стороны, отчего он напоминал морскую звезду. Тело заплывало с волной в небольшую пещеру, потом снова выглядывало оттуда, как детская игрушка на веревочке, за которую тянуло море. «Корреспондент газеты оказался настоящим магнитом, притягивающим мертвые тела».

Тело можно было достать, только прыгнув в холодную пену. Правда, если он принесет сюда веревку и крюк… Куойл снова стал забираться на клиф. Ему в голову внезапно пришла мысль о том, что этот человек мог упасть в воду как раз с того места, где он сейчас стоял. Или выпал из лодки. Он должен об этом кому- нибудь сказать.

Он бегом взбирался на мыс. У него болел бок. Он должен рассказать кому-нибудь о мертвом человеке. Пока он доберется до дома, на то, чтобы доехать до ближайшей станции береговой охраны, потребуется не меньше часа. На лодке будет быстрее. Ветер дул в спину, заставляя волосы падать на лицо, лезть в глаза. Сначала шее было холодно, но потом, преодолев бегом скалу, он почувствовал, что ему стало жарко. Пришлось даже расстегнуть куртку. Как далеко еще до причала.

Взбудораженный чрезвычайным происшествием и не в силах избавиться от стоящей перед глазами картины плавающего у входа в пещеру трупа в желтом костюме, он отвязал лодку и направил ее прямо через всю бухту в сторону Якорной Лапы. Он торопился так, будто этого человека еще можно было спасти. Через десять минут, выйдя из-за подветренной стороны берега прямо под порывы ветра, он понял, что совершил ошибку.

Он никогда раньше не испытывал эту лодку в неспокойной воде. Волны обрушились на него, как залпы из артиллерийского орудия. Их гребни стали похожи на жестокие ухмылки. Лодка начала раскачиваться, подниматься и падать под волны с ужасающей скоростью. Он инстинктивно сменил курс, чтобы волны били в корму лодки по касательной. Но тем самым он направил лодку к северо-востоку от Якорной Лапы. Ему придется где-нибудь развернуться и войти в порт с востока или юго-востока. Куойл не знал, как вести лодку по зигзагообразной траектории, чтобы пересечь бухту: длинный отрезок с волнами к носу лодки и короткий с волной в корму. Где-то на середине бухты он сделал резкий поворот в сторону Якорной Лапы, подставив низкую и широкую корму под волны.

Лодка закачалась, и из-под скамьи выскользнул короткий кусок веревки. На одном конце у него были завязаны узлы, а второй был растрепан и заломан, будто там когда-то тоже были узлы, но теперь развязались. Только сейчас Куойл понял, что эти узлы на веревках что-то обозначали.

Лодка безудержно прыгала на волнах вниз и вверх, зарываясь носом в воду, в то время как мотор все