холодного утра, все калории, жиры и протеины, а возможно и витамины тихо плакали, потому что там было пусто. Но сейчас кропотливо сделанные ленты бумажного серпантина перекрещивали комнату, и его встретили раскрашенным цветными карандашами меню, в котором слова «Коронация» и «Королевский» встречались где угодно на каждой криво написанной строке.
Бодряк устало указал на заголовок меню.
– Что это такое? – сказал он.
Харга посмотрел на меню. Они были одни в кафе, с изрядно засаленными стенами.
– Тут говорится «Для Королевской Встречи», капитан, – гордо сказал он.
– Что это означает?
Харга почесал голову поварешкой.
– Это означает, – сказал он, – что если король придет сюда, то ему это понравится.
– Вы не считаете, что это не слишком аристократично, если я здесь позавтракаю? – сказал Бодряк, и заказал ломтик плебейского поджаренного хлеба и пролетарский бифштекс, жарящийся с таким количеством крови, что можно было услышать, как тот трещит на сковороде. Бодряк кушал за стойкой.
Непонятный скрежет оторвал его от мыслей.
– Что вы делаете? – сказал он.
Харга бросил виноватый взгляд со своего рабочего места за стойкой.
– Ничего, капитан, – сказал он.
Он пытался спрятать улики позади себя, когда Бодряк бросил взгляд на украшенную резьбой стойку.
– Давайте, Притворщик. Вы можете мне это показать.
– Я только соскребал старый жир со сковороды, – пробормотал он.
– Я вижу. Как давно мы знакомы друг с другом, Притворщик? – сказал Бодряк, с ужасающей добротой.
– Сотню лет, капитан, – сказал Харга. – Вы приходите сюда почти каждый день, постоянно. Вы один из самых лучших моих клиентов.
Бодряк перегнулся через стойку, так что его нос оказался на одном уровне с расквашенной розовой штукой посреди лица Харги.
– И все это время вы даже не меняли жир? – предположил он.
Харга попытался отступить.
– Ну…
– Он как друг для меня, этот старый жир, – сказал Бодряк. – Эти маленькие черные точечки, я вырос на любви и понимании их. Это же само по себе объеденье. А вы отчищаете кофейник от грязи, разве не так. Я вам поясню. Это кофе, как любовь-в-каноэ, я такого никогда в жизни не пробовал. У него же совершенно другой вкус.
– Что ж, думаю, было время…
– Для чего?
Харга позволил своим пухлым пальцам выпустить сковороду.
– Ну, я подумал, что если король ненароком зайдет в…
– Вы все сошли с ума!
– Но, капитан…
Указующий перст Бодряка сам по себе уткнулся во вторую пуговицу на дорогом жилете Харги.
– Вы даже не знаете имени негодного парнишки! – закричал он.
Харга оправился от нападения.
– Я знаю, капитан, – заикаясь, сказал он. – Конечно знаю. Я же видел его на лозунгах и украшениях. Его зовут Виват Король.
Очень мягко, качая головой в отчаянии, рыдая в глубине души над вселенским раболепием человечества, Бодряк позволил ему уйти.
Совсем в другом времени и пространстве Библиотекарь закончил чтение. Он дочитал текст до конца. Не до конца книги – книга была слишком велика. Хотя она обгорела до почти полной неразборчивости.
И не эти последние не обгоревшие страницы, которые было так легко читать. У автора тряслись руки, он писал быстро и наставил много клякс. Но Библиотекарю приходилось биться с еще более ужасными текстами в некоторых наихудших книгах, переплетов которых он касался, слова, пытавшиеся прочитать вас так же, как вы читаете их, слова, корчившиеся на странице. По крайней мере эти слова совсем были на них похожи. Эти были словами человека, боящегося за свою жизнь. Человека, пишущего грозное предупреждение.
Там была страница, почти сразу после обгоревшего раздела, которая бросилась в глаза Библиотекарю. Он сел и изучал ее некоторое время.
Затем он опять уставился в темноту.
Это была его темнота. Он засыпал где-то здесь. И где-то здесь вор направлялся к этому месту, чтобы стащить эту книгу. А затем кто-то мог прочитать ее, прочитать эти слова и проделать тем или другим способом.
У него чесались руки.
Все, что ему нужно было сделать, всего лишь спрятать книгу, или упасть на голову вора и открутить ее за уши.
Он опять вгляделся в темноту…
Но это могло вмешаться в курс истории. Ужасающие события могут происходить. Библиотекарь знал все о подобных событиях, это было частью того, что он должен был знать, перед тем как вам позволят находиться в L-пространстве. Ему довелось видеть картинки в древних книгах. Время могло разветвляться, как пара штанов. Вы могли завершить свою жизнь в совсем не той штанине, прожив жизнь, которая должна была случиться в первой штанине, говорить с людьми, которых не было в вашей штанине, проходить сквозь стены, которых на самом деле там не было. Жизнь могла оказаться невыносимой в неподходящих штанах Времени.
Кроме того это было против правил Библиотекаря[20]. Собравшись вместе Библиотекари Времени и Пространства могли бы без сомнения кое-что рассказать об этом, если бы он начал возиться с причинностью.
Он аккуратно закрыл книгу и засунул ее назад на полку. Затем он начал легко перепрыгивать с одного книжного шкафа на другой, пока не добрался до двери. Тут он на миг остановился и посмотрел на свое собственное спящее тело. Возможно, он удивился, слегка, так или иначе разбудил себя, немного поболтал, рассказав самому себе, что у него есть друзья и не стоит беспокоиться. Он должен был решать с этим. Вы могли доставить себе кучу неприятностей именно так, а не иначе.
Вместо этого он выскользнул в дверь, притаился в тени, а затем проследовал за вором, схватившим книгу, ждал около грозного портала под дождем, пока Освещающие Братья не проведут встречу, а затем, когда последний из братьев покинул зал, проследил за ним до его дома, и сам себе что-то бормотал, испытывая антропоидное удивление…
А затем бегом отправился в Библиотеку и коварным дорожкам в L-пространстве.
С раннего утра улицы были забиты народом, Бодряк вычел у Валета дневное жалованье за размахивание флагом, и над Подворьем зависла атмосфера острой неприязни и уныния, подобно черному облаку с пробивающимися изредка лучиками солнца.
– Подняться на высокое место, – бормотал Валет. – Легко сказать.
– У меня будет возможность увидеть шеренги людей вдоль улиц, – сказал Двоеточие. – Мне достался прекрасный вид.
– Прошлой ночью вы собирались рассказать о привилегиях и правах человека, – тоном обвинителя сказал Валет.
– Что ж, верно, одной из привилегий и прав этого человека является получение прекрасного вида, – сказал сержант. – Это все, что я могу сказать.
– Я никогда не видел капитана таким невыносимым, – сказал Валет. – Предпочел бы, чтобы он был пьяным. Убежден, что он…
– Знаете, я думаю, что Эррол на самом деле болен, – сказал Морковка.