библиотеках: почти весь тираж, за исключением нескольких экземпляров, был уничтожен, а люди, ответственные за выпуск, расстреляны. Произошла ошибка: при верстке соединили списки поставленных к стенке врагов революции, ее героев, а также простых граждан, случайно погибших в стычке анархистов и матросов. Оттого и объединились фамилии Осипа Хмельницкого, Капитона Учкасова, Ларисы Берлянт, более известной под фамилией Полетаева, и офицеров царской армии, крестьян, бунтовавших против революции, бывших купцов… А Орлов – одна из фамилий мужа Ларисы, того самого Берлянта, который скрылся под фамилией Гаврилы Конюхова, подсунув тому свои бумаги. Дед рассказывал, что они были похожи внешне: оба рыжеволосые, атлетического сложения, высокие. Конечно, Берлянт был куда умней анархиста, просто несравнимо, но ведь по мертвецу этого не поймешь… Бабушка сама видела, как Берлянт переодел мертвого Гаврилу в свою одежду, взял его документы и бежал.
– Конюхов – Берлянт? И Лариса Полетаева тоже носила фамилию Берлянт? – презрительно переспросила Наталья Михайловна. – Ну, вы какой-то апокриф рассказываете!
– Отчего же… – усмехнулся Шведов. – Кстати, вы знаете, что Лариса – ваша близкая родственница? Единокровная сестра Натальи Селезневой. И ваша матушка была названа именно в ее честь, хотя Наталья предпочитала всех уверять, что, мол, обожала пьесу Островского «Бесприданница».
– Лариса Полетаева – тетка моей матери? – прошипела Наталья Михайловна. – Бред! Чушь! Гнусная ложь! Я о ней ни слова не слышала от бабушки.
– Разумеется, – спокойно проговорил Кирилл. – Ведь та женщина, которую вы считали своей бабушкой, и была Лариса Полетаева. Так что, когда я назвал вас внучкой Ларисы, с моей стороны не было обмолвки.
«Господи боже!» – опять охнула в шкафу писательница-детективщица Алена Дмитриева.
– Лариса забрала бумаги сестры, – продолжал хозяин номера. – Видите ли, между Берлянтом, Осипом Хмельницким, Ларисой, Натальей, Конюховым и Кириллом Шведовым произошла, как теперь принято говорить, разборка. Кирилл был тяжело ранен, Конюхов и Наталья убиты, причем Наталью застрелила именно Лариса. Они соперничали и из-за доктора Лазарева, и из-за драгоценностей Креза. Когда Лариса с Лазаревым остались вдвоем среди мертвых тел (они были уверены, что Кирилл-Гектор тоже убит, что его спасло), они сообразили, что очутились в весьма тяжком положении. Ведь в квартире доктора находились не только трупы какого-то эсера Шведова и его невенчанной жены Натальи Селезневой, но также мертвые тела значительного большевика Осипа Хмельницкого, а также предводителя анархистов Гаврилы Конюхова. Списать их смерть на налет какой-нибудь банды вряд ли получилось бы. Даже если власти им поверят, будто все убийства – дело рук злодея Гектора, пришлось бы отвечать на слишком много вопросов. Например, комиссарше Ларисе Полетаевой объяснять, в каких отношениях она была с Лазаревым. А если кто-то захочет поглубже копнуть его прошлое? И наткнется на их совместное прошлое? Аглая пряталась в прихожей и слышала разговор двух убийц, видела, что они делают. Предположим, рассуждали они, как-то и удастся отовраться, но ведь прежнего доверия к Ларисе уже не будет. За ней будут присматривать, а она-то мечтала уехать за границу и увезти коллекцию Креза… И тогда Лариса с Лазаревым решили, что им нужно бежать. Они переодели Наталью и Конюхова в свою одежду, подсунули им свои бумаги. Лицо Натальи было изуродовано до неузнаваемости, а еще ей обрезали косы и кинули в печь… Теперь ее невозможно было отличить от Ларисы! Сообщники изуродовали выстрелами и лицо Гаврилы. А потом удалые супруги, прихватив шкатулку Креза, тайно исчезли из Нижнего. И, как много лет спустя выяснил мой дед Кирилл Шведов, увезли с собой осиротевшую дочь Натальи, Ларису. Ну что ж, очень благородно со стороны Ларисы, что она не бросила племянницу! Продавая драгоценности из коллекции Креза, они жили, конечно, безбедно, но шиковать было невозможно. Мечта Ларисы – замок, авто, бриллианты – стала теперь чистой фантастикой. И все же бабочки Креза помогали им выжить и не пропасть. Так продолжалось до той поры, пока Гаврила Конюхов, вернее, Иоганн Берлянт, не встретил однажды на улице Кирилла Шведова…
– Ваш отец в своем письме отзывался о Кирилле Шведове как о благороднейшем человеке. Однако он не погнушался написать донос на Конюхова! – прервал рассказчика гневный голос Натальи Михайловны.
– Кирилл Шведов в жизни не писал никаких доносов, – спокойно возразил ее собеседник. – После кровавой трагедии в квартире доктора Лазарева, иначе говоря – Берлянта, после того, как он и Лариса оттуда бежали, моя бабушка, Аглая, выбралась из своего укрытия и бросилась к Кириллу. Кое-как привела его в сознание и перевязала раны. Вернулась Глаша, горничная Лазарева, и помогла ей. Кирилл еле держался на ногах, но все же смог добрести вместе с Аглаей до дома, где жил Шнеерзон, старый друг его отца, убитый Берлянтом. Конечно, в тот дом идти было нельзя, но Кирилла и Аглаю приютили соседки старика. Там они и скрывались, пока Кирилл не окреп. Он знал, где хранил свои ценности старый Шнеерзон, ведь сам же и оборудовал для них тайники. Те деньги помогли им выжить. Аглая стала женой Кирилла Шведова и разделила с ним все, что уготовила ему судьба. Он долго выздоравливал, они скрывались, потом им удалось добраться до Питера и уйти через границу в Финляндию. Со временем супруги перебрались в Париж. Несколько позже, в сороковом году, там родился их сын Владимир. А Кирилл Владимирович сразу, как только прибыл в Париж, стал одним из активных деятелей Русской освободительной армии. Он работал в контрразведке, и несколько раз ему поручали нелегально пробираться в СССР. Именно во время одной из таких тайных командировок он на московской улице и столкнулся лицом к лицу с Берлянтом – Гаврилой Конюховым. Даже если Кирилл и захотел бы свести с ним старые счеты и узнать, где теперь коллекция Креза, он не мог себе этого позволить: слишком многое зависело от того, вернется ли он в Париж живым и здоровым, сможет ли передать добытые сведения. Поэтому он только обменялся взглядами с Конюховым – и в тот же час уехал из Москвы в Ленинград, а оттуда к границе с Прибалтикой, где был «коридор» для перехода границы. Ему было не до доносов. Все было как раз наоборот: именно Гаврила, в смысле Берлянт, попытался донести на Шведова. Однако за Конюховым уже давно наблюдали… Он попался во время спекуляции драгоценностями, извлеченными, как я понимаю, из бабочек Креза, и конец его был неминуем. Когда мы с отцом работали в архивах и спецхране, я читал протокол допроса Конюхова, который сообщал, что встретил на улице бывшего эсера Шведова, носившего кличку Гектор.
– Но как вы могли видеть какой-то протокол допроса, если Гаврила был убит при попытке к бегству в момент ареста? – удивленно спросила Наталья Михайловна.
– Убит? – изумился Кирилл. – Мне кажется, вы что-то путаете. Я видел довольно много протоколов с показаниями Конюхова. Он очень старательно уводил разговор от бриллиантов… Его счастье, что следователи были убеждены: речь идет о спекуляции мелкими партиями. О шкатулке-то Креза они и знать не знали! Пожалуй, если бы заподозрили, что жена Конюхова исчезла из Москвы с бриллиантами на баснословную сумму, ее искали бы куда резвее и не дали бы скрыться за новой фамилией.
– Вы в чем обвиняете мою семью? – протянула Наталья Михайловна. – В том, что шкатулка Креза была увезена моей бабушкой из Москвы в Нижний?
– Как будто вы этого не знаете, – усмехнулся Кирилл. – Разумеется!
– Ну что ж, – холодно проговорила Наталья Михайловна, – значит, вам еще повезло. Я имею в виду, в архивах повезло. А вот тот, кто придет туда по вашим следам, уже не найдет никаких документов, рассказывающих о Ларисе Полетаевой, о следствии над Гаврилой Конюховым, вообще даже намеков на всю ту старую историю, происшедшую в Нижнем…
– Не найдет, – покладисто согласился Кирилл. – Конечно, не найдет. Да и как ему что-то найти, если вслед за нами по всем архивам прошли вы с вашим супругом – и выкрали оттуда все документы, которые могли хотя бы косвенно навести на сведения о коллекции Креза?
«Господи боже!» – чуть не воскликнула вслух Алёна Дмитриева.
А Наталья Михайловна – нет, та не произнесла ни слова…
– Интересно, в ней что-то еще осталось, в той шкатулке? – усмехнулся Шведов. – Я человек состоятельный, ни на что не претендую, да и отец мне велел распроститься с мыслью о ее поиске и вообще о какой-то мести, но сейчас у меня чисто спортивный интерес: сохранились ли еще хоть какие-то из бабочек Креза, присвоенных Берлянтом-Офдоресом-Орловым-Лазаревым?
– Повторяю: то, что вы рассказываете, – апокриф! – воинственно проговорила Наталья Михайловна. – Даже если допустить, что слухи, которые вы приводите, правдивы, то ведь ваш отец сам написал мне, что старый вор Крез завещал свою коллекцию Офдоресу, или, если вам угодно, Берлянту, который затем всплыл под именем Конюхова. А завещание – это завещание, не просто писулька какая-то! Офдорес был законным наследником, а ваш дед…
