– Конечно. – Голос у девочки стал очень серьезный. – Чего ж тут не понимать? Только ведь на все воля Божия. Так мама говорит. Но если бы она узнала, что я ночью двери открыла, она бы меня отшлепала. Вы ей не скажете?
– Нет, конечно, нет. А она спит?
– Она работает. Утром из пекарни придет и спать ляжет.
– Из пекарни? Так вот оно что… Там, значит, хлеб по ночам пекут. А с кем ты остаешься, когда она уходит?
– Одна, – с некоторым удивлением проговорила Варя. – С кем же мне еще оставаться? Отец где-то на фронте, а бабуля в деревне. Днем, когда мама спит, я по хозяйству хлопочу. Ночью она на работу уходит, я сплю. Мы с ней мало видимся. Жалко…
– А ты в школу ходишь?
– Конечно. То есть ходила зимой и весной, а сейчас уже первое сентября прошло, а уроки еще не начались. Но я бегаю к соседу нашему, ко Льву Борисовичу, книжки читать. У него книжек много-много! Я говорю: «Лев Борисович, да я за всю жизнь книжек не прочитаю!» А он мне: «Ну и хорошо, значит, целую жизнь будешь ко мне в гости ходить». А я и рада. Я его люблю, и дом его люблю, и книжки.
Аглая представила, какое горе ждет девочку утром, и только головой сокрушенно покачала. Хорошо, если бы кто-то другой нашел старика, не Варя, а то ребенку увидеть такое каково?
– Аглая, а что вы здесь делаете?
– Сижу, – невесело усмехнулась измученная девушка. – Устала и села посидеть. А дальше идти боюсь.
– Вы далеко живете?
– Не очень, – соврала Аглая. – На Ильинке.
Девочка покачала головой:
– Небось страшно ночью идти? Мама работает аж в конце Ошарской, пекарня там. Тоже далеко, а она не боится. Мама храбрая! Я тоже не боялась одна дома оставаться. – Варя гордо помолчала, потом призадумалась и поправилась: – То есть раньше не боялась, а теперь боюсь.
– Почему?
– Чертей боюсь.
– Кого? – изумилась Аглая. – Каких чертей?
– Как – каких? – по-взрослому пожала Варя узехонькими плечиками. – Черных чертей, самых обыкновенных.
– У вас тут черти водятся? – искренне удивилась Аглая.
– Нет, – досадливо отмахнулась Варя. – У нас никто не водится. Просто я сегодня видела черта, который ко Льву Борисовичу шел. Я как раз встала, а уснуть не смогла, сидела у окошка – и вдруг вижу: на крыльцо Льва Борисовича откуда ни возьмись кто-то высокий поднимается! Я думаю: кто ж в такое время по гостям ходит? А он вдруг споткнулся да и говорит: «Черт!» А черти – они же мысли человеческие уловляют. Он услышал, что я подумала, и ответил мне. Получилось: «Кто ходит?» – «Черт!»
– Да тот человек просто споткнулся, вот и чертыхнулся, – возразила Аглая, хотя по плечам ее так и начали прохаживаться чьи-то ледяные пальцы. – Ты сама говорила, что он споткнулся.
– Споткнулся потому, что я его спросила, – настаивала Варя. – И потом, у нас на часах как раз полночь пробило. Самое время чертям шляться!
«Полночь», – подумала Аглая. Примерно в полночь она как раз была в овраге под Лыковой дамбой, около домика Натальиной тетки. А Гектор вполне мог уже оказаться у Шнеерзона…
– А ты черта хорошо разглядела? – спросила она осторожно.
– Да нет, не очень, – с явным сожалением ответила Варя. – Темно было. Но он был тако-о-ой огро-о- омный! – протянула она. – Плечи – во! Руки – во! И у него из руки пламя вот так раз – и вырвалось…
– Пламя из руки? А рога ты видела? – слабо усмехнулась Аглая. – А хвост?
– Ничего такого не видела, – вздохнула Варя. – Темно было, я ж говорю.
Пламя из руки? Наверное, Гектор чиркнул спичкой, а Варе почудилось невесть что. Правда, на берегу он говорил, что обронил где-то коробок. Ну, может, он просто так говорил, не хотел с костром возиться. Да и не суть важно.
– И что было потом?
– Потом я испугалась: как же Лев Борисович с чертом сладит? Спать неохота было, я осталась у окошка и смотрела. Долго смотрела – черт все не показывался. Глядь – из трубы дымок пошел. Ага, думаю, Лев Борисович огонь в камине разжег, чтобы черт в трубу вылетел, как ему и положено. И решила спать идти, коли так. А уснуть никак не могла. Прямо как у старой бабки – глаза не спят, в потолок глядят! – хихикнула девочка. – Опять пошла к окошку, а тут черт как раз и вышел. Значит, он в трубу не вылетел, а своими ногами ушел. Ты его видела?
– Видела, – слабо кивнула Аглая, у которой уже не было сил даже на страдания по поводу того, кто оказался тем чертом. – Видела…
Варя зевнула, и Аглая мигом начала тоже зевать. Эх, лечь бы прямо вот тут, на крыльце, и уснуть…
– Спать хочешь? – сквозь зевоту спросила Варя. – Оставайся у меня ночевать, а? Ну куда ты ночью побредешь? Может, черт еще недалеко ушел и тебя ка-ак схватит… А я тебе на диванчике постелю.
Аглая, не говоря ни слова, поднялась и, не чуя ног, хватаясь за стенки, поплелась за Варей. Казалось, они долго-долго шли, но вот наконец подвернулся под колени диван, Аглая села на него – и уснула, кажется, еще раньше, чем легла.
– Матушка-императрица, а ведь тебе везет в макао! [4] Ма, – сказал человек в роскошном, шитом золотом кафтане и покачал пудреным париком, очень шедшим к его смуглому, точеному лицу. – У тебя девять очков, а у меня только шесть. Выигрыш твой! Удача тебя любит, что и говорить!
– Что и говорить, – с легким акцентом повторила невысокая женщина в голубом серебристом платье. Шелковый лиф туго облегал полный стан, а юбка и рукава были сшиты из какой-то сверкающей и очень жесткой ткани, которая так и топорщилась на складках и сборках.
«Что ж за ткань такая? – задумалась во сне Аглая. – Может быть, парча? А почему у платья бока так странно торчат? Да ведь это фижмы [5], честное слово! У нее под платьем фижмы надеты! А в волосах… а на плечах… а на пальцах-то!»
В напудренных волосах, на плечах, в ушах и на пальцах дамы сияло целое состояние. Бриллианты, бриллианты… Ах боже мой, отроду Аглая не видела таких сокровищ, ну прямо россыпи Голконды! [6]
Но все они померкли, когда красавец в парике с таинственной улыбкой вынул из кармана и протянул даме совершенный бриллиант немыслимых размеров и необыкновенного сверканья.
– Прими, Катерина Алексеевна, императрица всея Руси и души моея, – проговорил он прочувствованно. – От верного раба твоего и вечного друга.
– Откуда у тебя такое чудо, граф? – изумленно воскликнула дама.
– Для вашего услаждения, – скромно и вместе с тем с гордостью ответствовал мужчина, – выкупил вчерась за четыреста тысяч у Иоганна Агазара. То есть у… как его там…
Аглая вскинулась. Все исчезло. Без следа развеялся сон о давнем-предавнем годе, когда граф Орлов, желая потрафить любимой и возлюбленной императрице, купил для нее у банкира Иоганна Агазара, носившего в России, правда, несколько иное имя, баснословный бриллиант весом в сто девяносто пять каратов, ограненный розою и некогда бывший вставленным в скипетр индийского Надир-шаха. Аглая обнаружила себя в тесной комнатушке, заставленной тяжелой, громоздкой мебелью. В углу простая кровать, на которой спит девочка со смешными жидкими косичками, разметавшимися по лоскутному одеялу. А сама Аглая полулежала на небольшом диванчике, покрытая таким же одеялом. Рядом на стуле висело ее изрядно перемазанное платье, тут же стояли туфли.
Оторвавшись от подушки, Аглая несколько мгновений таращилась по сторонам слипающимися глазами и только собралась снова улечься, как взгляд ее упал на маленькую худенькую женщину в простеньком сером платье, сидевшую на стуле и с любопытством смотревшую на нее. У женщины были русые гладкие волосы, расчесанные на прямой пробор и уложенные на затылке в аккуратненький узелок, невзрачное, но милое, доброе лицо, только очень усталое и бледное.
