подробностях визита рассказывать? – спросил мужчина вызывающе.

– Ой, извините… – покаянно пробормотала Алёна. – Я вовсе не собиралась быть такой бесцеремонной, просто еще в себя не пришла.

– Да ничего, пожалуйста, сколько угодно, – успокаивающе сказал спаситель.

И тут до Алёны дошло… Наверное, пережитый шок освежил ее память. «Дом напротив», сказал он! А вспомнились другие слова: «Вы извините, но я ведь практически случайно здесь оказалась. Обычно к своему мастеру хожу, а она заболела, вот я и заглянула сюда, тем более салон напротив моего дома, да такая вывеска у вас эффектная…» Так говорила Наталья Михайловна, оправдываясь перед Севой за то, что уходит из парикмахерской. Значит, она живет напротив парикмахерской, и рисование бабочек происходит на ее глазах!

А если… а если бабочек рисуют ради того, чтобы именно она их и видела? Видела и вспоминала о списке?

Так что же значит список?

И еще… Уж не Наталья ли Михайловна пыталась напасть на Алёну только что? Да вряд ли… Хотя она, конечно, женщина непростая – пожалуй, из породы тех же фурий фуриозо, к которым принадлежит и сама Алёна и от которых можно ждать любой неожиданности. И все же у нее фиолетовая «Мазда», а не черный «Форд»…

Ну, теперь уже можно выдохнуть. Успокоиться. И перестать подозревать всех и вся. Черный «Форд» умчался с разбитым ветровым стеклом. Вот если бы удалось завтра проверить авторемонтные мастерские Нижнего, очень может быть, удалось бы узнать, кто пытался ночью пришпилить Алёну Дмитриеву к серой бетонной стенке, словно бабочку к листку бумаги. Но… Но такое совершенно нереально.

– Еще раз спасибо огроменное, – сказала она, повернувшись к спасителю. – Пора домой. Так что до свидания, и храни вас Бог.

– И вас храни, – сказал он весело, и Алёна в первый раз обратила внимание на то, что у спасителя совсем молодой голос. – Но лучше я вас провожу, хорошо? И вам, и мне спокойней будет. А то мало ли, вдруг тот ненормальный со своим «Фордом» затаился где-то поблизости.

– Да, было бы просто здорово, – от души согласилась Алёна. – Честное слово, мне до сих пор не по себе.

– Еще бы!

Они свернули с Республиканской на Ижорскую, которая была освещена весьма ярко, потому что на ней находились два значительных ведомства: военный госпиталь и областная прокуратура (ноблесс оближ, а как же!), и Алёна не замедлила украдкой покоситься на спасителя. Он был высокого роста, одет по- спортивному: кроссовки, тренировочные штаны, куртка с капюшоном, рюкзачок через плечо. В таком виде джоггингом заниматься, а не на свидания ходить. Хотя кто его знает, может, он совмещал приятное с полезным. Да, он весьма молод, лет тридцати, наверное, хотя возраст угадывается только по голосу и фигуре, лица мужчины Алёна так и не разглядела толком из-за низко опущенного капюшона. Наверное, ей кажется, что он старается держаться в тени и опускать голову, когда проходят под фонарями. Ну конечно, кажется!

Очень скоро они оказались около дома Алёны. Перед воротами она приостановилась:

– Ну, спасибо вам еще раз…

– Пошли, пошли! – возразил спутник добродушно. – Доведу вас до подъезда. Я, знаете ли, не люблю спать беспокойным сном. Лучше уж удостоверюсь, что вы в целости и сохранности вошли в дом.

«А вдруг злодей притаился в подъезде? – чуть не сказала Алёна. – Или вообще забрался в мою квартиру? Скажем, под кроватью сидит? Не хотите удостовериться, что там никого нет?»

Конечно, она промолчала. Только мысленно назвала себя нимфоманкой. Да уж, была у нее такая черта…

– Ну, теперь уж вы можете идти. И так из-за меня задержались… – сказала она, пытаясь разглядеть его лицо хотя бы теперь, но, как назло, лампочка у подъезда, само собой, не горела.

– Да ничего, – сказал мужчина добродушно. – Тут спуститься да подняться, четверть часика – и я у себя. До свидания. Больше по ночам не ходите, а то вдруг меня рядом не окажется…

Вежливо посмеялись, и Алёна, прижав к домофону ключик, вошла в подъезд.

И здесь темнотища! Она сразу включила фонарик, и по спине, если честно, прохаживались-таки чьи-то ледяные мохнатые лапы, пока открывала дверь, но ни в подъезде, ни в квартире на нее никто не набросился. Под кроватью тоже оказалось пусто, и Алёна наконец-то перевела дух и побрела в ванную – смывать стресс.

«Наверное, он уже пришел домой, – думала она о своем спасителе. – Четверть часика, сказал он…»

Вообще странно, между прочим. Что означало – спуститься и подняться? Если он живет в новостройках, там нет никаких таких подъемов и спусков. Ну, чуть вниз идут улицы, но подниматься некуда. Или он имел в виду – на свой этаж подняться? Наверное, так.

А что ж там за улица Аксакова такая появилась, а?

По-хорошему, нужно было сразу падать в постель, но ненасытный зверек по кличке Любопытство немедленно начал покусывать Алёну там и сям. Она нашла нижегородские «Желтые страницы» и посмотрела список улиц. Ага, Аксакова… есть такая. Но она в Московском районе, в Заречной части, очень далеко отсюда.

Странно…. Нет, правда странно!

Да ерунда, ну не хотелось человеку говорить свой адрес случайно спасенной женщине, вот он и ляпнул первое, что в голову взбрело. Может, он и впрямь живет на той самой улице Аксакова – в Московском районе.

Хотя нет. До нее пешком идти часа четыре, а он сказал – четверть часика. Хм, «спуститься и подняться». За четверть часика окажешься на улице Минина или на Верхне-Волжской набережной.

Зазвонил телефон – не мобильник, а домашний. Кто бы мог в такую пору объявиться? Разве что Инна, дорогая подруга. Она сова, от нее звонков можно когда угодно ожидать!

Алёна сняла трубку:

– Алло?

Нет, это была не Инна. Бесплотный, бесполый голос прошелестел:

– Ну что, получила? И еще получишь, если будешь не в свое дело лезть!

И в трубке раздались гудки…

Аглая выбежала из дома Шнеерзона и ринулась куда глаза глядят. Да нет, никуда не глядели ее залитые слезами глаза, она совершенно не соображала, куда шла, куда направлялась. Голова была полна другим, и сердце – тоже.

Все сходилось одно к одному. Его отец был тезкой с Владимиром Проскуриным, отцом Ларисы, это раз. Натальина тетка называла его Люшей… Он говорил о себе: «Я был такой смешной, тощий, картавый, говорил „л“ вместо „р“, даже имени своего не мог толком произнести».

Люша – это Рюша, уменьшительное от Кирюша.

Прав был Гектор, когда говорил, что у нее ледяной и безжалостный ум. Она все угадала… И что теперь с догадками делать – упиваться собственной проницательностью и изумляться тем открытием, которое она сделала?

Значит, Гектор побывал у Льва Борисовича раньше, чем она. Побывал – и заставил старика замолчать. Все разговоры о каких-то тайнах, которые он якобы хочет открыть с помощью друга своего отца, – были только разговоры. Он собирался убить его, чтобы тот не сказал никому о…

О чем?

Неведомо.

Для чего требовать, чтобы Аглая непременно пришла к Шнеерзону?

Непостижимо.

Хотел прикончить ее там? Но это легче легкого было сделать на обрыве. Пристрелил бы, как злосчастного Сему, и все. К тому же, если бы Гектор хотел убить Аглаю в доме Шнеерзона, он и сам находился бы там. А ведь его не было.

Непонятно! Чего он хотел?

А, ну да. Ему нужно было проверить, есть ли засада в доме Натальиной тетки. Помочь могла Аглая,