кельтских объединениях, более или менее связанных друг с другом, в среде, остававшейся по большей части автохтонной. По крайней мере некоторые из них достигли органического характера и заметной устойчивости, а во II в. до н. э. общины Норика поддерживали отношения с римлянами, и, чтобы сохранить эти хорошие отношения, они даже выразили неодобрение по отношению к карнам, которые пытались занять территорию, где потом была основана Аквилея. Об этом эпизоде, рассказанном Титом Ливием, нам известно лишь немного, что, возможно, свидетельствует об их спокойном, малоподвижном существовании без больших потрясений, способных отразиться на пространстве средиземноморских государств.

Как мы уже отметили, кельтский мир распространялся практически на непрерывной территории, накладываясь на многочисленные этнические группы, иногда смешиваясь с ними, но всегда сохраняя при этом свои оригинальные черты. Если, как правило, мы достаточно хорошо осведомлены о размещении различных объединений, их политике, иногда даже располагаем следами их материальной культуры, то об их духовной жизни нам известно гораздо меньше. Однако именно она представляет наиболее значимую связь между этими народами и по большей части восходит к кельтскому наследию. Религия, искусство, право взаимодополняли друг друга. И только чтобы наглядно это показать, их стали рассматривать по отдельности.

Религиозное общество друидов стало истинным хранителем древней традиции и кельтского духа. Наука и литература, идет ли речь о медицине или астрономии, эпических сказаниях или моральных предписаниях, выходят из религиозной среды. Даже право затрагивает скорее религию и мораль, чем юридические формы классического мира. Одновременно колдуны и предсказатели — друиды, как было отмечено древними, обращались к магии. В своей основе друидизм не оригинальная особенность кельтов, но характеристика очень древнего государства, общая для протоисторических групп: сравнительная этнология позволила найти подтверждение этому. Такие универсальные установки, которые в Египте воплотились в теократической монархии, греки заменяют своей религией многобожия, которую можно назвать городской. Тем не менее традиция религиозной трансцендентности — хранитель национального духовного наследия, а иногда и советник в политических или личных делах — сохранялась в крупных панэллинских святилищах, подобных святилищу Вольтумны в Этрурии. У римлян религиозная трансцендентность и городская религия отождествлялись, потому что они воплотили скорее город, чем цивилизацию, и никогда не были этносом. У кельтов распространение друидизма — один из значительных аспектов формирования их этноса и цивилизации. Греки поражены сходством этой религии с пифагорейскими концепциями: они имели общие моменты в представлениях о вечности и переселении душ. Кельты рассматривали смерть как простое перемещение, а мир мертвых — как некий «резервуар душ», ожидающих воплощения в новом теле; земная и потусторонняя жизнь составляли некую целостность, внутри которой происходили вечные, непрерывные обмены. Вплоть до презрения к опасности, которая находилась вне этой традиционной этики. Вспомним в связи с этим, что большинство древних рассказов о сражениях с галлами — и даже кельтомахии этрусских стел в Болонье — свидетельствуют об их привычке сражаться обнаженными.

Этот обычай мог объясняться художественными заимствованиями или, что касается литературных источников, соответствующими убеждениями, — в погребениях кельтских воинов содержится только оборонительное оружие. Но возможно, речь идет о своего рода ритуальной наготе, которая была связана не только с презрением смерти, но также с религиозным значением жертвы, принесенной во имя племени. И именно в этом племенное сознание приближается к патриотическому. Друидизм содержал в высшей точке своей эволюции элементы древней магии доисторической эпохи, — это знание осталось в памяти ограниченного круга посвященных — хранителей недоступной для понимания тайны. Наиболее значимое друидское святилище, расположенное на острове Мон (Англси), географически удалено от средиземноморских влияний, а также от влиятельных политических центров, каковыми являлись кельтские города. Это усиливает мистические основы и независимость друидизма. На практике тайна могла быть доступна правящим классам и массам в форме юридических предписаний и в медицине, которые также окружались мифическим ореолом. Не будучи установленными магистратами, друиды были скорее юрисконсультами, арбитрами, адвокатами, чем судьями; они вникали в частные тяжбы, так же как в межплеменные споры, что объясняет их влияние и добрую славу в панкельтском пространстве. Они были политическими советниками и учителями для молодежи, а их обучение было настолько же эффективным, насколько оно не было академическим. Возможно, как полагают многие ученые, известные «профессора» галло-римских школ были преемниками друидов, основные прерогативы которых свелись к одной- единственной. Если друидизм и был побежден римлянами, как позже христианской церковью, то только потому, что представлял грозную духовную силу и являлся хранилищем фундаментальных концепций галльского национализма.

В исторические времена друиды рекрутировались через обучение или кооптацию, иногда через наследование. Потрясающая протяженность кельтского мира способствовала их объединению в группы и созданию мест для собраний, таких как святилище в Галлии. Тем не менее общий кельтский характер по- прежнему был узнаваем. Существовали, кроме того, прорицатели и поэты, которые часто отождествлялись и состояли в тесных отношениях с божествами и панкельтскими объединениями. Они соответствовали аэдам и рапсодам[20] архаической греческой среды, но относились к более высокому социальному рангу. Наследие космогонических, теогонических и героических легенд и сказаний кельтов доступно нам благодаря ирландским и галльским текстам, составленным в средневековую эпоху, и интерпретируют их с осторожностью. Здесь прослеживаются аналогии с пантеоном и эпической традицией германцев: битва богов и смерть героев — древние, общие для этих народов сюжеты, в любом случае речь не идет о заимствованиях. Греческие корни некоторых образов сказаний свидетельствуют об очень давних влияниях, пришедших, возможно, из классического мира, тогда как другие персонажи отражают влияние христианства. Тем не менее именно к поздним источникам обращались ученые, для того чтобы восстановить облик кельтского религиозного мира, который греческие и римские современники скрыли за латинскими именами и приблизили к классической мифологии. Губер, обращаясь к религии кельтов, справедливо подчеркивал важность аграрных ритуалов изобилия и плодородия, с которыми связаны жертвоприношения, и метафизической и моральной системы, где забота о душе и ее становлении сохраняет первое место. Сам прародитель относился к миру мертвых: согласно Цезарю, кельты верили в свое происхождение от Диспатера — бога мертвых. Римские интерпретации, которые пытаются установить соответствия между латинскими и инородными богами, отнюдь не помогают нам прояснить кельтские верования. Они учитывали, несомненно, весьма отдаленные сходства, сопоставляя Меркурия, Аполлона, Марса, Юпитера, Диспатера с их галльскими аналогами. Галлоримская религия изобилует богами с двойными именами, такими как Меркурий Киссониус, Аполлон Граннус, Марс Катурикс и т. д. То же относится к другим провинциям, где смешались религиозные потоки. Возможно, проникновение классической культуры в Галлию привело к процессу ассимиляции, предшествовавшей завоеванию, но почти нет сомнений, что греки и римляне обращались к интерпретации по лингвистической причине: чтобы не использовать эти резкие варварские имена, к тому же несклоняемые.

Равным образом наряду с высшим друидским знанием существовала популярная антропоморфная религия. По крайней мере, в I в. до н. э. кельты имели многочисленные статуи своих богов — plurima simulacra, по Цезарю. Вне всякого сомнения, они свидетельствуют о средиземноморских влияниях, ни одна европейская неклассическая религия не смогла перенести в план искусства образы своих богов; они, возможно, заимствовали традиционные представления доисторического периода. Впрочем, полагают, что аниконийский культ восходит к традиции мегалитизма, процветавшей в конце доисторического периода на земле, которая была позднее занята кельтами. Обряды перехода в мир мертвых и некоторые детали культа героев связаны с этим древним пластом. Но возможно, и не было необходимости обращаться к столь отдаленному прошлому, переплетая традиции, прошедшие через тысячелетия.

К сожалению, мы не имеем ни одного культового изображения, которое можно было бы без колебаний датировать дороманским периодом. Кроме чеканной маски из музея Тарба и божества из Борей- сюр-Жюин (Эссон), деревянные статуи, такие как статуи из святилища у верховий Сены, несомненно, позволяют нам составить представление о кельтских народных образах. Впрочем, осколки галло-римских представлений, проявляющиеся в бесконечном воспроизведении богов и богинь, «одетых поримски», как