смешанных кельтолигурских и кельто-иберийских групп. Параллельно произошла консолидация племенных объединений и прогрессивный переход от рассеянных гальштатских поселений к концентрации в оппидуме, достигнувшем во времена Цезаря предгородской стадии. Традиция относит к началу VI в. до н. э. верховенство битуригов — это первый пример настоящей гегемонии.

Мы лучше осведомлены о времени, когда доминировали арверны, а затем эдуи. Территориальные базы этих могущественных племен располагались в центральных землях, а эпицентры — в зонах пересечения внутренних и внешних торговых путей. Ясно, что наряду с политическими экономические факторы также играли роль в междоусобной борьбе. Арверны были обязаны своим превосходством контролю над дорогами между средним и нижним течением Роны и Атлантикой и неприступной крепости Герговии. В 121 г. до н. э. римляне ослабили это верховенство в пользу эдуев и затем, вступив с ними в союз, поддерживали равновесие внутри галльских территорий в течение почти столетия. Эдуи контролировали дороги и коммуникации, идущие с севера на юг, равно как порт Кабиллон на Соне: эта привилегированная ситуация служила интересам римлян на юге Галлии, так же как интересам их марсельских друзей. Таким образом, в I в. до н. э. ось «юг — север» практически определяла галльскую экономику, а значит, и политику, зависимые от Рима. Последний равным образом поддерживал хорошие отношения с секванами. Но они, объединившись с арвернами, прельстились возможностью занять место эдуев при помощи свевов и их царя Ариовиста, а затем гельветов, усугубляя нестабильность галльского мира, которую римляне с полным основанием считали угрожающей. Более того, вмешательство свевов, закрепившихся в Германии, утверждало главенство политической оси «восток — запад» в континентальном плане, в противоположность оси «юг — север», упомянутой выше.

Несмотря на мобильность кельтского населения, его следы оказались долговечными: обширные работы, направленные на улучшение условий жизни, начавшись в доисторический период, привели к образованию больших полян на изначально лесных пространствах. Лес снабжал огромным количеством необходимой в строительстве древесины, поскольку кельты были мало знакомы с каменной архитектурой, и отмечал территориальные границы сообществ, полностью их изолируя. Это были леса-границы, если характер земли не вынуждал даже в поисках безопасности оставить эти невозделанные территории, поистине не тронутые рукой человека, — пустынные границы, как назвал их Р. Диона. Каждый кантон старался организовать центростремительную по структуре сеть дорог, формируя «паутину» галльской дорожной системы. В совокупности они образовывали национальную сеть, очень действенную, которая расширила коммерческие передвижения, а затем перемещения самих римских армий. Ж. Ж. Хатт, который изучил некоторые основные галльские региональные пути, показывает, что они проходят через гребни холмов, обычно избегая спусков в долины. Отметим, кроме того, важность внутренней навигации, которую режим рек делал весьма удобной. Во всяком случае, известно, что караваны, благодаря которым олово доставлялось в Марсель, в течение тридцати дней совершали переход от берегов Ла-Манша к Средиземноморью. Транзит торговцев с одной территории на другую обеспечивал сообщества значительными материальными средствами за счет права на таможенные сборы. Сеть дорог предопределила структуру населения, по крайней мере в части, где это четко подтверждается обнаружением жилищ.

Эти жилища делятся в основном на два типа: собственно оппидум на возвышении, укрепленный естественно и при помощи оборонительных приспособлений, и портовые центры, расположенные вдоль рек, в точках важнейших для кантональных и региональных коммуникаций переправ. Отметим также те агломераты деревенских жителей, гораздо меньшие, которые в латинской терминологии соответствуют викусам (vici). Хотя в прошлом исследования концентрировались на некрополях, тем не менее достаточно хорошо известны различные типы жилищ. Но эта классификация могла относиться только к очень ограниченному периоду, показывая легкость, с которой некоторые центры развились, пришли в упадок и были покинуты. На самом деле сомнительно, что крупные укрепленные оппидумы в основном очень древние; по крайней мере, в большинстве своем они возникли как таковые во II и I в. до н. э. В качестве центров населения они существовали, вероятно, гораздо раньше; именно необходимость защититься в период потрясений трансформировала их в те почти неприступные крепости, против которых будут направлены военные усилия Цезаря. Некоторые историки, в частности Анри Губер, связали появление оппидума с грандиозным потрясением, которое испытали народы Северной и Центральной Европы и о котором, к сожалению, мало известно. Литературная традиция сохранила воспоминания о двух миграциях: миграции кимвров, тевтонцев и их альянсов (113–103 гг. до н. э.) и более поздней миграции гельветов. Это были явные попытки народов, которые, находясь еще на доисторической стадии, не осели на какой-либо земле в силу изменения политических или экономических интересов, включиться в организованную среду. Последствия этих передвижений долгое время ощущались на северо- востоке галльского региона, смешивая германские элементы с бельгийскими образованиями. Прямое наложение поздних черт цивилизации Ла Тен на гальштатский культурный слой, обнаруженное при стратиграфических исследованиях, доказывает, что галлы давно покинули некоторые укрепленные гальштатские оппидумы.

Эволюция поселений зависит от различных факторов: активность крупных торговых путей и величина поселений тесно связаны и в совокупности повлияли на развитие или упадок центров, по крайней мере тех, которые не имели ни жесткой конфигурации, ни святилищ. Гельветы во время своей миграции в 50 г. до н. э. за несколько дней разрушили все их оппидумы и викусы. Город Бибракта, который стал предметом внимательного изучения, значительно расширился и разделился на несколько кварталов, каждый из которых выполнял свои функции. Это был, так же как Герговия и Алезия, производственный центр, известный своими мастерами-металлургами и художественными ремеслами. Расположенная на крупных путях, Бибракта стала, кроме того, важным торговым центром и, следовательно, периодически испытывала наплыв населения. Верцингеториг был избран правителем на общем собрании галлов — факт совершенно исключительный, — из чего можно сделать вывод, что в стенах оппидума существовали обширные свободные зоны, позволявшие населению собираться. Таким образом, оппидумы выполняли экономическую функцию; это очевидно и в отношении речных портовых центров и центров, которые изначально располагались на переправах или пересечении дорог.

Настоящие города существовали только на юге, подверженном греческому влиянию. Так, большая часть галльского доримского мира оставалась чуждой каменной архитектуре: жилище представляло собой в основном расширенную деревянную хижину скромных размеров, изначально круглую, затем прямоугольную, крытую соломой. В I в. до н. э. в Бибракте существовали также языческие жилища эллинистического плана, занимаемые аристократией, о которой мы уже говорили. Но ни Бибракта, ни Герговия, ни Алезия, ни Аварик, ни Кабиллон, ни одно из поселений иного типа не имели урбанистического плана, за исключением таких центров, как Ансерун и Кайла де Майяк. Также исключительно на юге обнаруживают каменные святилища, например в Антремоне и Рокепертусе. На южных просторах также появилась почти полностью каменная декоративная и автономная скульптура. Я пытался показать на страницах, посвященных кельтскому искусству, что на самом деле эти произведения подвержены внешнему влиянию. До начала римской эпохи ни в одной части публичных зданий эта черта не прослеживается.

Этническое и культурное сообщество, организованное в течение некоторого времени кельтами, не уничтожило, повторим это, предшествующие этнические и культурные слои, но образовало сеть — то компактную, то более или менее лакунарную, но тем не менее непрерывную, — которая включила большую часть Британских островов в континентальную жизнь, но на востоке, на территории скифов, ограничилась фрагментарным распространением. Все это не могло не стимулироваться многочисленными взаимодействиями со средиземноморским миром.

Весьма расплывчатые представления средиземноморских народов о Британских островах становятся более точными во второй половине IV в. до н. э. благодаря рассказу Пифея. Последний совершил плавание с целью найти новый морской путь, который позволил бы осуществлять товарообмен с островами, избегая караванного пересечения Галлии, дорогостоящего и длительного по времени. Эта попытка не имела, впрочем, практических результатов. Любопытно, что ни один средиземноморский народ — потребитель британских минеральных ресурсов никогда не думал о создании там своей колонии, то же касается и плавания карфагенянина Гимилькона, стремившегося скорее узнать новые земли и установить контакты, чем создать там постоянные базы. СIV в. до н. э. до римского завоевания посредниками оставались галлы. Кельтская экспансия в Великобритании укрепила культурное сообщество народов, живших по обе стороны