самого себя.

Снова опустились сверкающие пелены. Однако знаменитый детектив не шелохнулся.

— Ранее, — продолжал он, — я не без трепета рискнул встретиться с поваром. От страха он запаниковал. Он не знал, с кем я мог поделиться своим догадками, а узнать это он мог, лишь став мной, чтобы получить мою память. Или перенестись в мое тело, но это тело должно было вскоре испариться.

Voila, он принял мой облик, захватил мои тело и мозг, а фантомного меня затолкал в морозильную камеру. Но он не учел силы моего мозга и моего умственного превосходства. Мой имитированный интеллект быстро подавил его. Это у меня есть доступ к его памяти и к памяти Анны Красник, Даггена и всего множества прошлых инкарнаций. Это чрезвычайно обострило мои охотничьи инстинкты.

Собравшиеся ахнули.

— Меня глубоко печалит, что таким образом и я стал преступником. Потому я хочу исправить положение, объяснившись. Что мне было делать в сложившихся обстоятельствах? Ведь с выходом из гиперпространства я был обречен на исчезновение! Вселенная могла лишиться моих талантов! Нет, Богом клянусь, вы не найдете Чарли Мэнкса. Мое фантомное я уже исчезло. Но я сам еще здесь, к вашим услугам.

— Вы находитесь под моей защитой, это вопрос чести, — важно заявил Верховный Тэнтту, хотя пехотинцы пока еще его не отпустили.

Знаменитый детектив склонил голову и сказал:

— Поскольку вы лишились Чарли Мэнкса, до конца этого путешествия я намерен стать вашим поваром. Наконец на камбузе Появится истинный гурман.

Вскоре вернулся Мунго Мбойо.

— Мы перешли в обычное космическое пространство… — Увидев знаменитого детектива, капитан изумленно осекся. — Почему, черт побери, вы еще здесь?

Маленький детектив ухмыльнулся.

— Сами видите, Monsieur le Capitaine, от меня не так легко избавиться. — Он подвернул закрученный кверху ус. — Я буду готовить изумительные омлеты.

Дикие гуси вернулись в Убежище, и я чувствую себя почти счастливой. Должно быть, первые стаи прилетели еще ночью; Шодмер просыпается вместе с солнцем, а я встаю еще раньше, но на обнажившемся с отливом берегу уже кормится несколько гусиных семей. Я спешу в Детскую, но пронзительные птичьи голоса, несущиеся над стенами монастыря, заставляют меня замедлить шаг и поднять голову. Заслонив глаза от лучей все еще невысокого солнца, я вижу на фоне неба неровный гусиный клин. Похоже, зима действительно кончилась. Мне казалось, она будет длиться вечно, но холода и вправду отступили. Скоро лето. Здесь, на заполярном Высоком Юге, оно короткое, но яростное. Непросто будет пережить эти несколько недель — жарких, исполненных буйства жизни, — зная, что уже очень скоро зима снова стиснет этот край в своей ледяной деснице. Здешнего лета я никогда не видела и не знаю, какое оно; с меня хватило зимы. Для женщины из Ташнабхеля с его мягким климатом это достаточно суровое испытание.

— Покажи мне гусей! — требует Шодмер, пока я помогаю ей одеться. Я приготовила телб с отороченным горностаевым мехом капюшоном и манжетами, но девочка надменно отворачивается, утверждая, что «сегодня ей это не понадобится». Что ж, посланница великого Клейда вольна одеваться как ей угодно, даже если самой посланнице еще нет шести. Я соглашаюсь, и мы возвращаемся в спальню, чтобы взглянуть на гусей. Там мы долго стоим у высокого окна — единственного во всем монастыре, которое выходит на залив Гадрисаг и огромный ледник на другой стороне.

Глядя на него, я думаю о том, что зима всегда рядом. От одного вида этих вечных льдов мороз пробирает до костей. Тысячелетним холодом веет от ледника. Кажется, я начинаю понимать, почему все окна этой приморской твердыни обращены внутрь, во внутренний двор, и мои мысли невольно улетают на север — в Анн-Шабх, в виноградную долину Ташнабхеля — к своей паре, Фодле.

Летят радужные брызги, струится прохладная вода, щекочет нагретую солнцем кожу. Поворот головы, взгляд через плечо; глаза немного щиплет от растворенного в бассейне антисептика. Мышцы приятно ноют от усилий, а ноздри наполняются запахом свежести. Глубже, еще глубже — туда, где взбивают голубоватую тень чьи-то бледные ноги и мечутся стайки серебристых пузырьков. Качаются и плывут похожие на водоросли длинные рыжеватые волосы. Это мы. В разгар обеденного перерыва мы незаметно ускользнули из офиса, чтобы искупаться в пронизанном светом и тенью бассейне. Теперь Фодла поступает так каждый день, и мы быстро плывем от бортика к бортику, хотя на двоих у нас только одно тело, одна пара рук и ног. И это мы стоим рядом и глядим в единственное смотровое окно старой крепости, хотя на двоих у нас только одна пара глаз.

Треммер…

Маленькие, теплые пальцы Шодмер находят мою руку. Не совладав с собой, я невольно отдергиваю ее и тут же мысленно обзываю себя идиоткой. Я знаю, что девочка почувствовала мое движение, и бросаю на нее быстрый взгляд. Она испытующе смотрит на меня снизу вверх, и мне, как всегда, становится не по себе. У Шодмер открытый и прямой взгляд шестилетнего ребенка, но мне кажется — она намного старше. Впрочем, она действительно старше, и не на годы — на поколения. Слышишь ты меня, Шодмер? Нет, ничего она не слышит. Ведь у нее нет сестры-близнеца; Шодмер одна, как перст. Одиночка. Сирота. He-пара. Треммер для нее — всего лишь странный социокультурный феномен, не более.

Холодом веет на меня и от этой несовершеннолетней посланницы чужого мира.

Каждое утро я непременно захожу к Кларригу и Кларбе с обязательным докладом. Каждое утро братья готовят для меня мате. Это уже стало традицией. Та-Гахадцы — смешная, суетливая пара, и оба не прочь поболтать. Как ни странно, сегодня они отчего-то ничего не рассказывают о своей скорой женитьбе на другой паре. Мне трудно представить, чтобы кто-то захотел выйти за них замуж, но я все же надеюсь, что свадьба не расстроится в последний момент. Впрочем, от вопросов я воздерживаюсь — за без малого год жизни в Убежище я кое-чему научилась у дипломатов. Как всегда, в комнате на полную мощность работает радио: «Голос Анн-Шабха» передает сообщение об очередном громком скандале, связанном с коррупцией в высших эшелонах власти. Удивительно, как одна южная зима способна заставить человека тосковать по любым известиям с родины.

— Она захотела посмотреть гусей? — переспрашивает Кларриг.

— Быть может, у них на Науле нет гусей, — отвечаю я.

— Похоже, у них на Науле много чего нет, — замечает Кларба.

Вооружившись серебряной соломинкой, я потягиваю раскаленный напиток, а Кларриг просматривает утреннее расписание. В восемь — сразу после завтрака и занятий языком — состоится «круглый стол», в котором примут участие все дипломатические миссии. На девять запланирована частная аудиенция для посланников Трайна, затем — перерыв до трех часов. Шодмер может обладать умом и памятью взрослого, она может говорить и держаться как посланница великого Наула, но при этом физиологически она остается шестилетним ребенком, и ей необходимы отдых, сон и время для игр.

— На-ка, возьми!.. — Кларба бросает мне круглый пластмассовый футляр, в котором лежит наполненный шприц для подкожных инъекций.