дверное нокаутирующее устройство и сообразить, как его нейтрализовать. Конечно, это приведет к международному инциденту — межпланетному инциденту! — но все-таки не к такому скандалу, как штурм посольства.

Я посмотрела на лазарянина, но его лицо было непроницаемым. Как всегда. Собственно говоря, оно представляло собой внешнюю поверхность своего рода пластичного наружного скелета, покрывающего всю голову, лишенную каких бы то ни было черт, за исключением темных пятен, где полагается находиться глазам и рту. Я где-то читала, что экзоскелет то уплотняется, то становится мягче, следуя циклу, индивидуальному для каждого лазарянина, но никто из людей не знает ни причины такой перемены, ни воздействия ее на лазарян. Было известно только, что они называют скрытое под экзоскелетом лицо «истинным», и его ни в коем случае нельзя показывать ни одному живому существу, даже после смерти. Вопрос: какой смысл иметь так называемое «истинное лицо», если никто никогда не может его увидеть.

Что-то смутно зашевелилось в моем подсознании. Я оглядела лазарян, все так же неподвижно стоящих у трупа. Если увидеть «истинное лицо», не карается ли это смертью на месте?

— Все-таки мне следует запросить разрешение, — сказала я неуверенно.

— За-апр-аси, — сказал лазарянин. Он не позволял, а приказывал.

Я отцепила мобильник от пояса и нажала кнопку связи с капитаном. Последовавший разговор был стремительным.

— Он говорит: «Валяйте», — информировала я, цепляя мобильник к поясу. Стилтон на полсекунды захлебнулся от возмущения, затем стер с лица всякое выражение. По какой-то причине специалисты по работе с вьюерами ревнуют всех и вся к своим малюткам. Обычно Стилтон даже меня к ним не подпускает. — Забирай программу и перенастраивай вьюер.

Фарбер сглотнул с очень расстроенным видом.

— Есть одна проблема…

Я покосилась на него:

— Всего одна? Какое облегчение!

— Но очень серьезная. Необходимая программа в кабинете миссис Энтуотер, наверху. Все, кто находился в посольстве в момент смерти миссис Энтуотер, сейчас здесь, в этой комнате — и лазаряне, и люди. И никому не разрешается выходить.

— Почему? — уставилась я на Тинта-а.

— Так на-адо, — ответил лазарянин все тем же непререкаемым тоном.

— О! — сказала я, надеясь, что это «о!» не прозвучало слишком уж саркастично, и посмотрела на Фарбера. — Какие-нибудь идеи?

Он сглатывал довольно долго.

— Мы можем вызвать курьера, чтобы он доставил нам программу. Конечно, затем курьеру придется остаться с нами.

— Счет за сверхурочные представим посольству, — сказала я, снова хватая мобильник.

Операция с курьером заняла больше времени, чем предполагалось, так как он допустил промах, сначала посетив нашу комнату, и мне пришлось вызвать еще одного. Предупрежденный заранее, второй курьер положил требуемые чипы в конверт и бросил его мне в полуоткрытую Дверь.

— Валяй, — сказала я, передавая конверт Стилтону. Лицо его слегка позеленело.

— Прежде чем я изнасилую вьюер и, возможно, попорчу его, может быть, мы опросим людей?

— Наш вид перррррвым, — сказал Тинта-а, и это был еще один приказ. Я хотела было возразить. В углу напротив люди-служащие все еще сидели кучкой, хотя уже не такой тесной. Не считая Пилота — ей надоело сидеть, она прислонилась к стене позади них, дымя сигаретой в длинном мундштуке. Она выглядела беззаботно-счастливой, но все Пилоты выглядят беззаботно-счастливыми в любое время. Один из результатов их курса обучения. Возможно, после первого полета, они, образно выражаясь, так и остаются «за гранью».

— Делайте, как вам говорят, — сказал Фарбер Стилтону, умудрившись придать голосу извиняющийся тон. — У меня жена и трое детей, которых я хотел бы увидеть, прежде чем состарюсь, и, думаю, у вас двоих тоже есть семьи.

Я покашляла. Взывать к Стилтону с таких позиций было ошибкой: три недели назад они с женой разошлись.

Однако он не пронзил Фарбера свирепым взглядом, а начал возиться с вьюером и даже позволил мне подержать его, пока менял чипы.

Стилтону понадобилось около получаса, чтобы синхронизировать, отъюстировать фазы и что-то еще — я такой же технарь, как и дипломат, хотя и подозреваю, что вторые пятнадцать минут он возился просто для того, чтобы потянуть время.

— Пожалуй, готово, — сказал он наконец. — Но при всех этих поправках и подгонках под лазарянскую биологию я не знаю, справится ли вьюер с экзоскелетом. Это ведь, по сути, маска.

— Нет, — сказал Тинта-а, снова приближаясь к нам почти вплотную. — Истинное лиии-цо.

Лазаряне возле Энтуотер, казалось, не нарушили полной неподвижности, однако атмосфера резко изменилась. Это почувствовали все, даже люди в дальнем углу. Что-то вроде внезапного ощущения озона в воздухе перед ударом молнии, и мне даже почудилось на секунду, что волосы у меня встали дыбом.

— Я знаю о вашем обычае не показывать истинное лицо, — сказала я Тинта-а. — Так как же…

Тинта-а снова вверг Стилтона в дрожь, прикоснувшись к вьюеру.

— Нежи-ивой.

— Вы разрешите фиксирование, которое мы сможем наблюдать? — спросил Стилтон ошеломленно.

— Ра-азрешу на-аблюдать один ра-аз, — сказал лазарянин и сделал странное движение, будто пожал всем телом. Одежда не по росту широкая, разнокалиберная и измятая, будто извлеченная из залежей благотворительного фонда, казалось, переместилась на развинченной фигуре лазарянина и каким-то образом обрела еще больше измятых складок. Такие измятые складки, видимо, были последним писком их моды. Лазаряне возле трупа по-прежнему не шелохнулись, но я понимала, насколько им скверно. И не просто скверно, а так скверно, как ни разу в жизни. Я попробовала представить что-нибудь подобное. Раздеться догола публично? — но я знала, что для них-то это было куда хуже наготы.

— Один раз, — сказала я Стилтону. — Значит, тебе придется очень постараться.

Тинта-а произвел быструю перегруппировку. Он приказал лазарянам и людям отвернуться к стене, вызвал одного соплеменника и отвернулся сам.

Мы со Стилтоном нашли стул для вьюера. Стилтон навел его на первого лазарянина, повозился с фокусировкой, а затем включил.

— Готово, — сказал он лазарянину и тоже отвернулся, притискиваясь ко мне.

В последовавшей паузе я услышала, как лазарянин сдирал экзоскелет. Жуткий звук — будто рвущееся полотно, и я прикинула, насколько это болезненно. Такой звук словно бы указывал на жуткую боль.

— Спра-ашива-ать, — сказал Тинта-а.

Я откашлялась.

— Ваше имя?

— Симиир-а, — ответствовал лазарянин. Я почувствовала, как напрягся Тинта-а. Последний слог указывал на родство с Тинта-а, хотя и не определял его.

— Как вы связаны с…

— Спра-ашивать только про Энтуа-атер, — почти прикрикнул Тинта-а.

Я помялась, ведь это нарушало схему допроса. Однако истинное лицо лазарянина было открыто — если не на виду у остальных, то в их присутствии, — и для них покончить с этим было куда неотложнее раскрытия убийства, любого убийства.

Я готова была поклясться, что услышала, как сглотнул Фарбер, хотя он и стоял теперь в дальнем конце комнаты рядом с курьером, повернувшись лицом к запертой двери.

— Делайте, что вам говорят! — крикнул он мне.

У меня за спиной разоблачившийся лазарянин издал негромкий звук. Я никогда прежде ничего похожего не слышала, но инстинктивно поняла: инопланетянин плачет. Волна сострадания и стыда