— Черт возьми! — сказал гасконец, — Я давно Рауля к себе переманиваю, да упрямец не хочет.

— Почему, — удивился Портос, — Я, право, не понимаю! А вы, Атос?

— Кажется, понимаю, — улыбнулся Атос.

— Так вы с ним говорили? — спросил Арамис.

— А то нет! — сказал гасконец, — Со мной все ж-таки поспокойнее. Не хочет и все тут. 'Как вы не понимаете, господин Д'Артаньян, быть сыном такой знаменитости, как граф де Ла Фер — большая ответственность. От меня и так ждут чего-то необычайного. А ваши мушкетеры будут считать, что синий плащ достался мне по блату… Лучше не искушайте, у меня своя дорога. 'Рауль, сын Атоса', — это отлично звучало бы в эпические времена, когда сочиняли 'Песнь о Роланде' .

Тогда Атос опять сделал брови домиком…

— Аой! — вздохнул Ролан, — Вы теперь рассказываете о том, как люди не хотят становиться мушкетерами. Простите, я опять влез в ваши воспоминания…

— …Это отлично звучит и в наше время, — перебил Рауля гасконец.

'Для вас — да. Но я не хочу, чтобы говорили, что синий плащ достался мне благодаря вашей многолетней дружбе с моим отцом. 'Пристроили мальчика в теплое местечко' . Я постараюсь сам кое-чего добиться' .

В заключение скажу, что Арамис пообещал кое-кого прислать, но протеже Арамиса опоздал. Вакансий уже не было. А встреча в 'Козочке' закончилась, скажу прямо, эпически.

Разговор вновь вернулся к предстоящей коронации Людовика Четырнадцатого, и мушкетеры, подняв бокалы, произнесли весьма эпический тост:

— ЗА КОРОЛЯ И СТРАНУ!

'Зря Рауль тогда отказался от синего плаща, — подумал Оливье, — Все могло быть по-другому. Мы, какие ни есть, люди Д'Артаньяна, честнее, вернее, надежнее, чем та компашка из Фонтенбло, с которой он якшался прошлым летом. Но потом, когда он, бедняга, доставал Д'Артаньяна, требуя от гасконца всей правды о Плаксе, / а у нашего капитана язык не поворачивался рассказать эту правду, которая для всех уже была секретом Полишинеля, кроме главного заинтересованного лица / в отчаянии Рауль припомнил Д'Артаньяну и мушкетерскую дружбу! Тут уж было не до того, кто что скажет и кто что подумает. А я, арестованный капитаном за дуэль с маркизом, слышал всю эту душераздирающую беседу. Но тогда он был не в себе. Наш Пират, такой как сейчас, никому ничего не сказал бы'.

— А мы не сдали наши синие плащи, — сказал де Невиль, — Какой элегантной ни была бы наша новая униформа, последний писк военной моды, мы-то с тобой, Гугенот, в бой пойдем в синих плащах! А пока приберегаем… для форс-мажора.

Гугенот молча кивнул.

— Как это у вас получилось? — спросил Ролан.

— Очень просто — Д'Артаньяна не было в Париже. А мы подчиняемся только ему! Жюссак объяснит все за нас. Гасконец поймет.

— Может, вам и не придется надевать синие плащи, — сказал Гримо.

— Мы это решили еще в Париже, скажи, Гугенот?

Гугенот опять кивнул.

— Я это к тому, — сказал 'военный советник' , — что, может, никакого сражения и не будет.

— Как это?

— Армада Великого Адмирала не что иное, как демонстрация силы. Мы создадим кризис, начнем переговоры. Война разразится только в том случае, если наши условия не будут приняты мусульманами.

— Ясно, люди? Поиграем мускулами перед реисами, — усмехнулся Серж, — Вы сами верите в то, что говорите, уважаемый ветеран?

— Нет, — сказал Гримо, — Вероятность мирного разрешения конфликта очень мала.

— И совсем-совсем нет надежды, что можно решить спорные вопросы путем переговоров? — робко спросил Анри де Вандом.

— Надежда есть всегда, — сказал Гримо, вздыхая, — Но только очень слабая эта надежда.

— Ну и пусть, — сказал Ролан, — Я заработаю синий плащ, как это было во времена Тревиля.

Барабанщик задумался, вернее, замечтался. Что он может придумать этакое, необычное, какой блистательный подвиг? Залезть бы на самый высоченный минарет и водрузить там знамя победы — белое знамя с золотыми лилиями! Но знамя доверено другому человеку, а Ролан не хотел, чтобы кровожадные враги убили их знаменосца. Можно захватить в плен их главаря. Самого злого и жестокого реиса. Это было бы весьма кстати! Но на реиса будет охотиться, наверно, сам Гугенот, он же командир разведчиков. Если бы он жил в эпические времена, как его тезка, легендарный граф Роланд… У эпического Роланда был рог. Идея! Роландов рог IX века — а в XVII веке рог заменит мой барабан! Как плащи мушкетеров и наши банданы — синий с золотыми лилиями.

— Что-то наш вожак задерживается, — заметил де Невиль.

— Да ты видел, сколько бумаг было? Целая кипа. Герцог человек очень дотошный, во все вникает. Пока еще они там разберутся. И поскольку Рауль общался со всеми этими людьми, нужны его комментарии.

— Пойду-ка я на разведку, — сказал Люк, — Вот только закончу портрет. Уже немного осталось.

— Долго ты Гримо вылизываешь, со мной быстро разделался, — сказал Оливье.

— Это когда как, — ответил Люк.

— Скажите, любезный Гримо, а кто сшил наши красивые банданы? — спросил Ролан.

— Наши женщины, — важно сказал 'любезный Гримо', — Катрин, жена Шарло-привратника и ее дочь, красотка Мари.

— Прелестный цветок из Сада Франции! — воскликнул Оливье, — Как же, видел я эту очаровашку! Гугенот, приметил прехорошенькую девчурку? Она вручила герцогу букет цветов со словами: 'Возвращайтесь с победой, монсеньор' , и герцог, как истинный рыцарь, галантно поцеловал ее ручонку.

— Да, помню, — задумчиво сказал Гугенот, — На тицианову 'Любовь Небесную' похожа.

— Не может быть! — воскликнул Люк, — 'Любовь Небесная' великого Веччелио Тициана — это идеал, мечта художника. Женщина, с которой ее писал Тициан, жила в прошлом веке.

— Напросись к Раулю в гости после войны и увидишь 'Любовь Небесную' своими глазами, — сказал Гугенот.

— Напрошусь, непременно напрошусь!.. — прошептал художник, — Знаете, когда я копировал эту картину, я просто-таки влюбился в девушку Тициана. Вы скажете, что я сумасшедший художник, что это невозможно, глупо, ребячливо.

— Обычная вещь для подростков, — заметил Гримо, — Есть у нас мраморная статуя, так и мой господин, граф де Ла Фер, когда-то сказал:

'Не женюсь, пока не встречу такую девушку, как Психея'.

— И как, встретил? — спросил Ролан.

— Но вы же сами ее видели. И вот еще что — в шелковую штору из самого Лувра была завернута статуя Психеи. А из луврской шторы и сшили ваши синие банданы.

— Мы что-то слышали от гасконца, — припомнил Оливье, — Вроде бы свадебный подарок Генриха IV.

— Именно так, — сказал Гримо торжественно, — Но подарок 'Короля-повесы' был с намеком.

— На что же намекал Король-повеса?

— На то, что сердце прелестной невесты осталось по отношению к дарителю каменным, вернее, мраморным. Девушкой увлекся Генрих-король, но она обвенчалась со своим любимым, Луи де Ла Фером. А Генрих-король обладал чувством юмора и преподнес такой неожиданный подарок молодым. Ну а прелестная графиня — бабушка вашего предводителя.

— И вас еще называют Молчаливым! — воскликнул Ролан, — Вы такие бесподобные истории