– Ладно уж, батюшка, извини, обидеть не хотел, – повинился Бурцев. – Про Дворянское Гнездо всякое говорят. И видом они как наши московские бандиты. Младенец-то хозяйский?

Отец Прохор внезапно потерял интерес к разговору, закрылся, будто спохватившись, что уже много и так лишнего наболтал.

– Служба у меня особенная, крещение святое относится к таинствам, так что не спрашивай. Хотят люди окрестить – я совершил обряд. Чей ребенок, это меня не касается.

– Что же они в церковь не привезли младенца? – попробовал разговорить Сергей. – Не так уж и далеко на хорошей машине. В храме-то это же красиво, торжественно.

– Богатые, так можно и домой пригласить. А мое какое дело? Приехал да окрестил. Одной православной душой больше стало.

– А женщин в Дворянском Гнезде много?

– Где? В каком гнезде? – прикинулся он. – Не знаю никаких гнезд.

– Куда же ты ездил? Где тут еще богатые живут? Чтобы по пять тысяч жертвовать?

– Нынче они везде есть, – уклонился батюшка. – Некоторые жадные, копейки на благое дело не дадут. Но Бог им судья…

Он взял гармошку и без всякого вступления рванул во весь голос:

– Всяк земнородный да взыграется, духом просвещаем!..

И прикрылся песней, как щитом.

Потом он сломался и улегся спать на деревянный топчан, не выпуская из рук гармони. А Бурцев побродил по дому и заметил под лестницей коробку с подарками, привезенную батюшкой и еще не разобранную хозяйкой: попадья обрядилась во все белое и пошла проверять пасеку, стоящую на задворках. Влекомый чистым, даже не профессиональным любопытством, он заглянул в коробку и обнаружил там четыре нераспечатанные бутылки дорогого коньяка, начатую литровую бутыль с водкой, круг сыра, копченую колбасу, окорок в жестяных банках, черную икру в стеклянных, однако внимание привлекла белая пластмассовая фляжка. Он открутил колпак в виде стаканчика, понюхал и сделал глоток…

Это оказалась живая вода, вкус которой он знал и помнил с того момента, когда впервые вкусил ее в доме Ксении.

Первой мыслью было разбудить отца Прохора и устроить допрос, но он так сладко спал, обняв гармошку, и так блаженно улыбался, что не поднялась рука. Тогда Бурцев налил полный стаканчик, выпил его, хлебнул еще глоток из фляжки и вернул ее на место.

И сразу стало легко, свободно, будто он сбросил с себя груз, оттягивавший плечи все это время, пока жил в Стране Дураков. Он вошел в хозяйскую комнату, где под иконами стояла вторая гармошка, взял ее в руки и вдруг заиграл, словно всю жизнь тем и занимался. Он не знал, как это произошло, и, самое главное, не хотел знать, а просто играл и радовался. И не заметил, как в дверях появилась глухонемая попадья, замерла, прислонившись к косяку, и слушала. По ее одежде и шляпе накомарника ползали пчелы…

Но тут за ее плечом появился отец Прохор – успел выспаться, был свеж, весел и благодушен. Попадья в тот же час удалилась.

– Эко разыгрался парень-то! Будто и дураком не был!.. Уроки мои на пользу пошли или кто другой показал?

– Кто другой! – засмеялся Бурцев.

– Значит, Щукин, – сник батюшка. – Но он хуже меня играет, это тебе вся Страна скажет.

Сергей поставил гармошку, приблизился к нему и спросил прямо:

– Где ты живую воду брал? Место покажешь?

– Какую-какую? Живую? – наигранно опешил отец Прохор. – Может, святую? Так это я сам могу…

– У тебя во фляжке… там, в коробке с подарками, живая вода.

– Это ты так коньяк называешь? – засмеялся отец Прохор, но глаза оставались хитрыми. – Можно бы причаститься, раскупорить одну, да вот беда к тебе гости нагрянули.

– Гости? Какие могут быть гости?

– Да вон, за воротами стоят… Какие, я ведь никогда не спрашиваю. Но ежели приехали гости – встречай. Я так понимаю, нехорошо отказывать. Да ты не бойся, это барышни. Хорошенькие такие, молоденькие…

Бурцев вышел на крыльцо.

От ворот шли две женщины в белых длинных одеждах, напоминающих индийское сари. Как-то беззвучно, словно не касались земли. Он сбежал по ступеням, остановился и подождал их, наблюдая за мохноногой голубкой, летающей над самой головой.

Оказалось, что они обе в летних белых плащах и домашних тапочках…

– Это ты искал Тропинина? – без всяких эмоций спросила одна, глядя куда-то мимо.

– Искал, – осторожно вымолвил Бурцев.

– Было условие – найдут тебя. Почему ты стал искать сам?

– Опасался, что возьмут под контроль. И станут выслеживать.

– Кого конкретно ты опасался? Ты знаешь этих людей?

– Только одного, по фамилии Скворчевский. Он начальник спецслужбы, перед командировкой была попытка вербовки.

– Это нам известно… Хорошо, сейчас мы поедем к Тропинину.

– Что у тебя под курткой? – вдруг поинтересовалась вторая. – Если оружие, то его следует оставить дома.

– Оружие, пистолет, – сказал Бурцев.

– Он тебе не понадобится. Можешь оставить. Теперь ты в полной безопасности.

– Извините, я не верю людям, которые гарантируют безопасность. Это либо дилетанты, либо авантюристы. Мне есть кого опасаться, поэтому я не хожу без оружия.

– Пусть будет так, иди за нами, – приказала первая. Возле крыльца стоял новенький черный джип «тойота», а в нем еще две женщины: за рулем и на переднем сиденье. Возраст лет под тридцать, одеты вызывающе, не в пример этим, в плащах, – короткие кожаные юбочки, такие же курточки с расстегнутыми «молниями», и видно, что под ними только сетчатые черные бюстгальтеры. Они действительно выглядели эффектно, разве что много косметики было на ресницах и веках, оттененных цветом кофе да еще и с искристой посыпкой. Они словно сговорились и рисовали на лицах одинаково огромные глаза. В том числе и те, благородные. В снежно-искристых плащах.

Потом он сообразил, что это особый вид маски: отмой с них краску – и никогда не узнаешь…

Все забрались в машину, усадив Бурцева посередине на заднем сиденье, что определило его как пленника, хотя пистолет был под мышкой. Благородные девы расслабились, расстегнули плащи, и оказалось, что под ними вообще ничего нет. Так еще не бывало, чтобы он оказался в обществе четырех весьма сексуальных женщин, которые будто бы предлагали себя, причем две из них вообще казались доступными и проявляли определенные знаки своих желаний: как бы случайно касались обнаженными бедрами, непроизвольно клали руки ему на плечи, и острые ноготки задевали чувствительную кожу за ухом. Он опасался смотреть вниз, потому что у сидевших по бокам женщин откровенно выдавались сакральные равнобедренные треугольники с выдающимися вперед лобками. Он тупо глядел вперед и никак не мог сосредоточиться… Амазонки на удивление хранили полное молчание, при этом вели себя раскованно, потягивались, принимали вульгарные позы, раздвигая ноги и откидываясь назад, так что из-под плащей обнажались груди. Он понимал: идет неприкрытое соблазнение, откровенная провокация. От амазонок исходила сильнейшая эротическая энергия, как всякая тонкая материя, воздействующая на подсознание.

Изредка краем глаза Бурцев видел изящные туфельки на ногах, сильные икроножные мышцы и, представляя, как они наносят удар, инстинктивно сжимал колени. И все равно испытывал сильнейшее влечение, как раб, призванный царицей на одну ночь, с полным сознанием, что утром ждет смерть. Чтобы побороть свои страсти, он сначала вспоминал старообрядца Макковея, потом переключился на совет студенческого приятеля-пошляка и попытался представить этих гетер на унитазе, но и это не спасало…

Самое опасное – никто из четверых не обронил ни слова. Все на языке жестов, прикосновений – как древний танец.

Между тем ехали уже около часа по шоссе в северозападном направлении и с приличной скоростью. И