– Я ищу мужа. Он погиб возле Белого дома.

– Соболезную, – холодно проронил седой. – Кто ваш муж?

– Ерашов Алексей Владимирович, бывший военный летчик.

– Почему вы решили, что он погиб возле Белого дома? – Голос седого странным образом обезоруживал.

– Мне сказали…

– Кто сказал?

– Люди! Возле Белого дома! – Екатерина начинала терять равновесие. – Покажите мне неопознанные трупы.

Седой оставался хладнокровным и непроницаемым, как покойник.

– Кто конкретно вам сообщил о гибели вашего мужа? Фамилия, имя? При каких обстоятельствах погиб?

– Это что, морг при ГПУ? – возмутилась Екатерина. – Что вы меня допрашиваете? Я ищу мужа! И ничего не знаю!

– Вам придется ответить на мой вопрос, – с настойчивостью машины сказал седой. – Иначе я не могу предъявить вам тела для опознания.

– Что вы к ней пристаете? – одержимый той самой незнакомой яростью, спросил Кирилл. – Он погиб. Возле Белого дома. И это известно.

– Минуту, молодой человек! – прервал седой. – Кем вам приходится Ерашов?

– Мой брат…

Седой молча встал, взял Екатерину за плечи и повел к двери.

– Подождите там, мы все уладим, – ласково сказал он и, затворив дверь за Екатериной, мгновенно стал ледяным и жестоким. – Откуда тебе известно? Отвечай быстро!

– Видел! – задиристо сказал Кирилл. – Своими глазами!

– Документы! – будто выстрелил седой.

Кирилл бросил ему на стол удостоверение личности офицера. Седой раскрыл, профессионально сверил фотографию с личностью.

– Значит, ты тоже был в Белом доме четвертого октября?

– Был!

– И что же там делал? – Холодный тон перелился в мягкий, куражливый. – А, лейтенант Ерашов? Кирилл Владимирович?

– Капитан Ерашов.

– Капитан? – Седой перелистнул страницу в удостоверении. – Верно, капитан… Так что делал, капитан?

– Стрелял.

Седой несколько смутился, видимо, не ожидал такого признания.

– И брат стрелял?

– Не знаю… Ну вот что! – Кирилл оперся на стол. – Я не намерен отвечать на ваши вопросы…

– Будешь отвечать! – неожиданно рявкнул седой и вскочил. – В Лефортовской тюрьме!

– А ты на меня не ори! – взвинтился Кирилл, ощущая, как ярость сознания ударила в кровь и стремительно растекается по телу. – В гробу я тебя видел! Сажай!

– Лицом к стене! – скомандовал седой и взбагровел. Рука его запуталась в застежках халата. Наконец он выхватил из плечевой кобуры пистолет, наставил на Кирилла.

– Стреляй! – драчливо сказал Кирилл. – Положи рядом с братом.

– Руки на стену! – Одной рукой он схватил телефонную трубку, сверкая глазами, стал набирать номер.

А кровь уже горела от ярости! Кирилл повернулся к стене и неожиданно, боком прыгнул к седому. Тот молниеносно ударил Кирилла по горлу. Дыхание перехватило, и следующего удара, рукояткой пистолета по голове, он почти не ощутил. Что-то мягко толкнуло в темя, и линолеумный пол оказался перед глазами. «Хорошо…» – подумал он, словно в дреме, перед тем как крепко заснуть.

Он очнулся в машине, на заднем мягком сиденье, с запрокинутой на спинку головой. Перед глазами теперь была чистая, белая обшивка потолка. С трудом поднимая тяжелую, гудящую голову, огляделся: по бокам сидели двое гражданских в светлых пальто, очень похожих друг на друга, как братья-близнецы. Седой – на переднем сиденье, точно в таком же пальто, как в униформе.

Руки оказались в наручниках…

А за окнами машины была та же, прежняя Москва, залитая светом негреющего солнца, только уже предвечернего, багровеющего. «Хорошо…» – снова подумал Кирилл, ощущая неуместную радость.

Машина въехала в какой-то двор и остановилась. Кирилла небрежно вытащили из машины и повели в двери. Он бы мог идти сам, но умышленно обвисал, как мешок, чтобы эти «близнецы» повозились с ним. Потом его провели каким-то коридором и втолкнули в камеру, где можно было лишь сидеть, и то колени упирались в стену. Кирилл ощупал голову – на темени вспухла большая мягкая шишка, и было еще больно глотать: кадык на горле, казалось, вмялся в горло.

– Ну гады! – с прежней яростью сказал он. – Ну сволочи!..

Хотелось курить, но карманы оказались совершенно пустыми. Даже ключи от квартиры забрали. Как же, преступника поймали! Стрелка! Эта проснувшаяся в нем ярость была непривычна тем, что как бы лишала его желания думать, вспоминать прошлое. Она будоражила сознание, и хотелось только действовать, будоражить все, что его окружает. Кирилл стал дергать и рвать наручники; их клыки все сильнее и сильнее закусывали запястье, до боли стискивая кистевой сустав, а он продолжал рвать и этим удовлетворял свою страсть к действию. «Хорошо! – злорадно думал он. – Очень хорошо!» Потом он начал бить в дверь ногой, монотонно и упрямо, как маятник. Подошвы ног уже горели, когда охранник открыл камеру:

– Чего стучишь?

– Тебя не спросил! Пошел отсюда! – заорал Кирилл.

Охранник молча вытащил из-за пояса дубинку, перехватил ее как лом и ударил в живот. Кирилл согнулся от боли. Второй удар пришелся по спине, наискось – будто каленым железом ожгло. Охранник хладнокровно затворил дверь, щелкнул замком.

Минут десять Кирилл дышал через раз, справляясь с болью. Затем медленно разогнулся, вытер слезы о рукав плаща.

– Ну, сука!.. Хорошо!

И застучал снова, реже, но сильнее. Боль отдавалась в спине, но лишь добавляла ярости. На этот раз дверь открылась неожиданно, так что Кирилл едва не вывалился из камеры. Пришли двое, уже с дубинами в руках, и молча, без вопросов, начали молотить его прямо в дверях. Кирилл хотел крикнуть – хорошо! – но от ударов по спине задохнулся. Тогда он попытался перехватить дубинку, потянулся скованными руками и отлетел к задней стене. В левом ухе хлопнуло, словно воздушный шар, и зазвенело.

– Хочешь – еще постучи, – спокойно бросил охранник и затворил камеру.

Онемевшее тело казалось чужим, неуправляемым, перетянутые руки посинели, но распиравшая его ярость не угасла, а будто сжалась в комок и затаилась горящим красным углем. Перед глазами возник афганец – тот самый, что рвался пострелять из танка и карабкался на броню. Его так же били дубинами, а он не чувствовал боли, вертелся под ударами как резиновый и что-то орал.

Вместе с бесчувственным телом очужело и время. Кирилл не помнил, не замечал его: ни к чему стало знать, вечер сейчас или ночь и сколько он находится в этой камере. Ему было хорошо, потому что уголь ярости вновь начал разгораться и притягивать к себе чувства. Вдруг дверь открылась, и охранник – тот, что бил, или другой: все они стали казаться на одно лицо, – бесстрастно скомандовал:

– Выходи! Лицом к стене!

Кирилл вышел, разминая затекшие в неудобном положении ноги. Пристукнул каблуками, словно хотел сплясать.

– Лицом к стене!

Похоже, охранники и вся служба безопасности насмотрелись американских боевиков про полицейских и теперь до смешного копировали все их действия, команды, и потому их поведение казалось ненастоящим, а голоса звучали как голос переводчика – развязно, нудно и порой торопливо. Кирилл усмехнулся и