Он проснулся на рассвете, заботливо укрытый цыганской шалью. Надежда спала рядом, раскинув волосы по соломе. Он ничего не заспал, не забыл, не утратил; он помнил все отчетливо и мог повторить все слова, произнесенные как в бреду. Единственное, что совершенно вылетело из головы – было имя, поскольку он называл ее Аннушкой. И она даже не поправляла его, отзывалась на чужое…

Он не чувствовал ни раскаяния, ни сожаления о том, что случилось. Думал как-то холодно и спокойно, с плотно сжатыми зубами и не ужасался даже тому, что о его шальной ночи в мастерской может узнать Аннушка. Отчего-то была уверенность в своей безгрешности и полной тайне происшедшего. Он засыпал с каким-то незнакомым отвращением к этой женщине и в полусне говорил ей об этом. Но Надежда принимала и понимала все, шептала в ответ, что так и должно быть, что миг отвращения короток и что он проснется с новым страстным желанием.

И она оказалась права…

Но Кирилл осторожно встал и, одевшись, подошел к мольберту. В полумраке мастерской он не узнал себя: с темного холста смотрел человек с тяжелым лицом и с таким выражением, будто спрашивал всякого смотрящего – что вам еще надо от меня? Подите все прочь…

И не было ни одной соломинки, зато откуда-то из мрака падали зеленоватые, неживые отблески и лежала на лице крестообразная, неясная тень, возможно, бросаемая невидимым оконным переплетом.

Он вернулся к постели, тихо присел на край. Лицо Надежды во сне было безмятежным, и приоткрытые влажные губы словно подчеркивали ее доступность и простоту отношений. Можно склониться, поцеловать ее и мгновенно разбудить бурю страсти и чувств. Она тоже вряд ли помнила его имя, потому что называла капитаном. Но если раньше даже намек, даже догадка о тайном пороке Аннушки вызывала в нем волну гнева, ревности и обиды, то сейчас эта доступность не казалась ему пороком. С нею было проще, и оттого он испытывал свободу, а не мучительные переживания; с нею можно было ни о чем не думать, а говорить лишь те слова, что вырываются в полубезумном бреду.

Кирилл коснулся ее щеки, тронул пальцами губы:

– Мне пора уходить.

Надежда подняла голову, вяло встряхнула волосы:

– Который час?

– Почти семь…

Она вскочила, как пружина, однако без суеты стала одеваться.

– Мне тоже пора… К восьми на работу, и надо забежать домой.

– Где ты работаешь? – спросил он.

– Где? – усмехнулась она. – Барменом в гостинице… Тебе зачем? Хочешь еще встретиться?

– Я уезжаю сегодня…

– Ну, счастливого пути! – засмеялась она. – Привет прекрасной незнакомке. Хотя какая она незнакомка… Ее зовут Аннушка.

– Я тебя никогда не забуду, – сказал он банальную фразу и замолчал от этого.

– Это я знаю! – уверенно заявила Надежда.

– Откуда ты знаешь? Я тебя обманул!

– Нет! – Она погрозила пальцем. – Всю жизнь помнить меня будешь. И умирая, вспомнишь!

– Почему?

– Потому что я – первая! – Она взяла его голову, заглянула в глаза. – Я могу забыть тебя, если ты скоро исчезнешь. Но ты – никогда. Знаешь, как приятно думать об этом в век бессердечного романтизма! Я помогла тебе познать мир. Запомни: мужчина не имеет связи с космосом и познает его только через женщину. Что желает женщина – то желает Бог. Так-то, капитан!

Она рассмеялась, ловко собрала волосы в пучок, подхватила сумочку. На минуту остановилась перед портретом.

– Смотрел?

– Да…

– Николаич тебя пожалел, – решила Надежда. – Хотя нет, он просто никак не может освоить современного стиля. Но последняя кража пошла ему на пользу, освоит.

Автоматические замки на дверях лязгнули точно так же, как в прошлый раз, когда Кирилл уходил отсюда со свитком вырезанных холстов. Лестница покружила их и выставила на улицу.

– Салют, капитан! – Она махнула рукой и застучала каблучками по пустынной, гулкой дороге.

– Пока, – бросил он, глядя вслед.

Если он этой ночью и познал благодаря ей космос, то воспринял от него один только холод.

…Спустя полчаса он стоял неподалеку от входа в Дендрарий, укрывшись за углом автобусной диспетчерской. И чтобы не терять время, отчищал с плаща въедливый вороний помет. После чистки плащ походил на пятнистый морской камуфляж.

Аннушка вышла из Дендрария около девяти. Что-то скорбное было в ее облике – черное осеннее пальто, черная шляпка с вуалью, неторопливый и независимый шаг. Он выступил из-за угла, прошел за ней несколько метров.

– Девушка, у вас есть паспорт?

Аннушка остановилась, не оборачиваясь, проронила:

– Кирилл…

– Спокойно, – предупредил он. – Мы не должны обращать на себя внимания. Подождем автобуса.

– Почему ты убежал вчера? Это же ты был под моими окнами.

– А ты почувствовала это?

– Нет… Отец принес шляпу. Я догадалась.

– Кто еще догадался? – спросил он, озираясь по сторонам. – Алеша?

– Алеши нет дома. Почему ты не вошел? – Она смотрела сквозь вуаль пытливо и настороженно.

– На это есть причины, – уклонился он. – Объясню потом. Сейчас мы едем на вокзал, садимся в электричку и уезжаем.

– Новая авантюра?

– Безжалостный романтизм.

– Что случилось с тобой, Кирилл? Ты совсем чужой. – Аннушка незаметно коснулась его руки. – Руки холодные, глаза… И почему все время озираешься? Ты что-то украл?

– Тебя…

Она тронула небритую щеку Кирилла, осмотрела одежду и вдруг спокойно сказала:

– Я все поняла, Кирилл, прости.

– Что ты поняла? – усмехнулся он.

– Ты был в Белом доме. И вынужден скрываться.

– Молчи, ни слова больше. – Кирилл подсадил ее в автобус, втиснулся сам, влекомый народом. В тесноте их прижало друг к другу. Ее лоб под вуалью был возле самых губ.

– Ты вчера пил? – шепотом спросила она.

– Вчера и позавчера, – в ухо сказал он. – Почти алкоголик…

– А не опасно сейчас ехать в Москву?

– Нет… Там легче скрыться.

На вокзале, поджидая электричку, они стояли друг перед другом, чтобы видеть, что творится вокруг. Слежки не было, по крайней мере те двое в плащах не появлялись. В электричке Аннушка вдруг спросила:

– Ты Алешу там не видел?

– Нет, – сразу ответил Кирилл, соображая, где это – там. – Не видел…

– Странно, – проговорила она задумчиво. – Он поехал в Беларусь за оборудованием и пропал. Дома все так волнуются… Я пока молчу, но, кажется, он тоже был там.

– Где – там? – спросил Кирилл.

– Где и ты…

– Не видел. Там было очень много народу.