Кирилл бросился в темноту. Шляпа слетела, и он на бегу хотел поймать ее, но рука хапнула воздух. За спиной грохнул выстрел. Воронье разом взметнулось над лесом и заслонило небо. Кирилл нырнул в молодые посадки и через несколько секунд был у стены института. Прислушался – вроде бы никто не гнался, но возле дома слышались негромкие голоса.

– Ничего себе теплый прием, – пробормотал он, успокаивая дыхание.

Оставаться здесь было нельзя. Кружным путем он вышел на центральную аллею и отыскал спрятанный чемодан. Воронье все еще кружило над Дендрарием, и пока оно не расселось, следовало убегать, чтобы не попасть под новый «дождь». Он успокаивал себя единственной мыслью, что сейчас отыщет гостиницу, снимет отдельный номер, запрется и упадет в постель. Наутро же почистит костюм и плащ, перехватит Аннушку возле Дендрария, и они немедленно уедут в Москву.

Поджидая автобус, он постоял в тени забора, огляделся – ничего подозрительного не было. Шел только девятый час, однако автобусы ходили почти пустые. Он доехал до центра – дальше оказалось не по пути – и пошел пешком к пешеходному мосту, за которым на берегу была гостиница. В темноте он чувствовал себя свободнее, чем днем, и почти не оглядывался. В сотне метров от центральной площади встречались лишь редкие прохожие, и всякая слежка была бы сразу заметна. Он двинулся напрямую, дворами и неожиданно оказался перед домом с мастерской на чердаке. В огромных окнах горел яркий свет.

А что, если Аннушка здесь? Включила дома настольную лампу, создала видимость, что сидит за столом, сама же – сюда… Он отмахнулся от этих мыслей, однако решил зайти, чтобы проверить: бывала ли Аннушка тут после того, как они расстались, или нет? Или действительно верна так, что готова бросить дом, аспирантуру и все свои увлечения ради него?

Он поднялся к железной двери на чердаке и постучал.

– Кто там? – спросил недовольно старик через дверь.

– Вам привет от прекрасной незнакомки! – сказал Кирилл.

Старик открыл, смерил его взглядом и молча побрел вперед.

– Узнали? – спросил на всякий случай Кирилл.

– У тебя очень выразительное лицо, – пробубнил старик, открывая расшатанную дверь мастерской.

Пахнуло масляной краской, скипидаром и неожиданно – прелой соломой. Кирилл пробежал глазами по стенам и на миг остолбенел: на мольберте стоял холст, заслоняющий полмастерской. Картина была почти закончена – Аннушка лежала на куче соломы, заложив руки за голову, и мечтательно смотрела в небо на парящих длиннокрылых птиц. Он не мог ошибиться, он узнал бы линию ее тела из тысячи других…

Полотно заслоняло кровать под антресолью, и Кирилл, оставив чемодан, медленно выступил из-за холста…

Вместо белого покрывала лежала желтая солома; на ней, заложив руки за голову, безмятежно спала незнакомая девушка. Откинутые светлые волосы смешивались с соломой, свисали с кровати. Она не походила на Аннушку, не было того изящества, совершенства фигуры, и не было того целомудрия обнаженного тела: высокая грудь с розовыми крупными сосками, проваленный живот, чуть угловатые бедра и даже ступни ног – все было наполнено притягательной плотской страстью. Хотелось не любоваться ею, а обладать…

Кирилл ощутил толчок внутреннего жара и отвернулся. Старик художник невозмутимо работал – шаркал кистью о полотно, пританцовывал возле мольберта. Нет, эта девушка не походила на Аннушку, но он почему-то рисовал ее тело! На холсте он словно укротил сексуальность спящей до целомудренной чистоты, сгладил, размыл возбуждающие страсть выпуклости тела и при этом возжег иной огонь – энергию красоты.

– Что, нравится? – спросил старик, занятый делом.

– Нравится, – сдержанно признался Кирилл.

Старик бросил кисть, вытер руки скомканной газетой.

– Тебе сейчас все нравятся, – проворчал он. – Возраст такой… Хороший возраст. Это моя Надежда!.. Ну, где же прекрасная незнакомка?

– Не знаю, наверное, дома…

– Как это – не знаешь? – угрюмо спросил старик. – Увез мою незнакомку, разлучил нас… Бросил, что ли? Или потерял?

– Неужели она сюда не приходила больше? – спросил Кирилл.

– Ага, значит, потерял! – чему-то обрадовался старик. – Ничего, в твои годы легко терять и легко находить.

– А почему вы рисуете ее? – Кирилл встал напротив полотна. – Ваша натурщица совсем другая. Здесь же… незнакомка.

– Так получается, – бросил старик и пошел наливать воду в чайник. – По-другому не выходит… Какой нынче век, знаешь?

– Ужасный.

– Правильно, нынешний век – век жестокого романтизма, – определил он. – Или век безжалостного реализма. Я несовременный художник, отсталый, консервативный… Поэтому пишу женскую красоту, а не то, что вижу своими глазами. А истинную красоту ты у меня отнял!.. Ладно, снимай плащ, будем пить чай. Кстати, где ты так уделался?

– Это меня уделали! – усмехнулся Кирилл.

– Погоди! – вдруг насторожился старик. – Повернись к окну! Лицом к окну!

– Зачем?

– Повернись!

Кирилл бросил плащ в угол и повернулся. Старик зашел с одного бока, с другого, швыркнул носом.

– Я тебя вот так и напишу. Время есть?

– Сегодня?

– Вообще спрашиваю. Хотя бы два сеанса часа по три?

– Нет времени, завтра уезжаю, – сказал Кирилл.

– Тогда буду писать сегодня, согласен?

– Сегодня – пожалуйста! Вольный как птица!

– Не бойся, я напишу современный портрет, – успокоил старик. – Умрешь, а люди посмотрят и скажут – это человек ужасного двадцатого века. Садись за стол, только лицом к окну. Делай что хочешь, я тебе не помешаю. Только сначала поужинаем. Я с утра ничего не ел.

– У меня в чемодане случайно оказалась куча продуктов, – признался Кирилл. – Я тоже с утра не ел…

– Чего же молчишь? Доставай!

Кирилл открыл чемодан и стал выметывать колбасу, банки с сосисками, булочки в целлофане, печенье – то самое, что любила Аннушка. Старик это заметил, взял в руки хрустящую пачку, повертел в пальцах, печально покачал головой – помнил…

– А виски? – Кирилл выставил бутылку. – Надо отметить век безжалостного романтизма.

– Я не буду, – отказался старик. – А вот Надя выпьет. Она устала, видишь, как крепко спит.

Кирилл опасался смотреть в сторону постели с соломой: неизвестно, что больше притягивало взгляд – обнаженная спящая девушка или солома…

– Нельзя ли ее прикрыть? – спросил Кирилл.

Старик взглянул на него искоса и будто бы усмехнулся.

– Разбудить, а не прикрыть. – Он потряс Надю за локоть. – Надежда! Вставай, Надежда, не смущай молодого человека.

– Николаич, мы же договорились, – сонно и устало пробормотала Надежда. – Я после ночной… Спать хочу.

– Знаю, милая, – виновато сказал старик. – Да вот пришел молодой человек, посмотри.

Она привстала, выглянула из-за полотна.

– Доброе утро, – склонился Кирилл. – Капитан Ерашов, честь имею!

– Капитан? – переспросила она. – Понятно… А я думаю, почему у него такое лицо?

– Какое – такое? – Кирилл резал колбасу. – Хотите сказать, выразительное?

– Мужественное, – обронила Надежда и потянула с веревки огромную шуршащую цыганскую шаль. – Ты