«Слушайте вы, что знать надлежит вам, бродяги морские!
Так установлено, чтобы отсюда никто не пытался
Из чужаков отплывать, коль в бебриков землю он прибыл,
Прежде чем руки свои против рук моих не поднимет.
Так что теперь одного, из среды своей лучшего выбрав,
Выставьте, чтобы в кулачном бою со мной он сразился.
Если ж, закон не уважив, его вы попрать захотите,
Много тяжкого вам неизбежно изведать придется».
Так спесивец сказал. Их, услышавших это, жестокий
Первым в защиту друзей он встал и вот что промолвил:
«Кто бы ты ни был, сдержись, и насилием злым не грози нам,
Знай, что закон твой, как ты нам велишь, соблюсти мы согласны,
Сам готов я с тобой по доброй воле сразиться».
Так он бесстрашно сказал, а царь только искоса глянул,
Словно как лев, пораженный копьем, на которого люди
В горных лощинах напали: и все ж, окруженный их сонмом,
Он без внимания к ним остается, смотря на того лишь,
Кто поразил его первым, но смерти предать был не в силах.
Тонкий, врученный ему на память в подарок одною
Из лемниянок, Амик же отбросил с застежками вместе
Плащ свой черный, двойной, а также тяжелый пастуший
Посох, который носил он, из дикой горной оливы.
После, удобное место для боя поблизости выбрав,
Тот и другой товарищей всех на песке посадили,
Оба ни телом своим, ни осанкой не схожие вовсе.
С виду похож был Амик на рожденного грозным Тифоем
Или на чудищ-сынов, которых встарь породила
Был Тиндарид — звезде, чьи лучи ослепительно блещут
В час, когда ночью сияет она, склоняясь на запад;
Вот каков он был, Зевеса отпрыск, — покрылись
Щеки лишь первым пушком и радостно очи сияли.
Но, как у зверя, росла его сила и крепла отвага.
Руки он вскинул, пытая, проворны ль они, как и раньше,
Или же отяжелели от долгой работы и гребли.
Что до Амика, он пробы не делал. В молчанье поодаль
Он недвижимо стоял, вперив в противника очи,
Тою порой Амика слуга, Ликорей по прозванью,
Наземь к ногам обоих бойцов положил по две пары
Нужных для боя ремней,347 сыромятных, сухих, заскорузлых.
Тут к Полидевку Амик обратился с дерзкою речью:
«Я любой из ремней вручу тебе и без жребья
Волей своей, дабы мне ты потом упреков не делал.
На руки их намотай. Изведав, и прочим ты скажешь,
Сколь я ловок и в шкур разрезании бычьих, иссохших,
И в искусстве разить так, чтоб щеки кровь заливала».
Но, улыбнувшись в молчанье, ремни, что у ног его были,
Поднял. К нему подошли вплотную Кастор и мощный
Сын Бианта Талай, обмотали герою ремнями
Руки и храбрым его побуждали быть в поединке.
Орнит с Аретом меж тем помогали Амику, не зная,
Что возлагают ремни в последний раз, на погибель.
После того как враги ремнями вооружились,
Стоя лицом к лицу, тотчас тяжелые руки
Подняли оба и враз друг на друга бросились в гневе.
Тяжкая, вдруг ополчившись, бежит, а корабль ускользает,
Мимо нее проведен разумного кормчего знаньем
В миг, когда хочет она ему в борт удариться с силой.
Так же с угрозой Амик Тиндарида теснил, не давая
Отдыха. Но Полидевк, невредим оставаясь, искусно
Все ускользал от наскоков; а вскоре, в бою заприметив,
В чем послабее Амик, в чем сила его нерушима,
Стал на удары его отвечать неизменно ударом.
Ежели брусья ладьи, что гвоздям противятся острым,
Множа удар за ударом, то стук стоит непрерывный.
Так же и оба врага со стуком били друг друга
В челюсти и по щекам, и зубы у них скрежетали,
И наносили они удар за ударом, покуда
Не задохнулись и сил не лишились от тяжкой одышки.
Тут бойцы разошлись и стояли поодаль, обильный
Пот отирая с чела и с трудом собирая дыханье.
После напали опять друг на друга, — так же дерутся
Два быка, из-за телки, пасущейся рядом, поспорив.
Как быкобойца могучий, и сверху тяжкую руку
Над Полидевком занес. Но юноша выдержал натиск,
Голову вбок отклонил и удар на плечо себе принял.
Сам же, на шаг отступив от врага, с неслыханной силой
Страшный удар нанес ему по уху, и раздробились
Кости. От боли Амик на колени упал. Закричали
Тут герои-минийцы, Амик же с душой распростился.
Бебрики гибель царя не могли снести равнодушно:
В тот же миг дубины схватив и охотничьи копья,
Но перед ним, из ножен мечи свои острые вынув,
Стали стеною друзья. И первым какому-то мужу
Голову Кастор рассек, и, на две части распавшись,
