Будет сбирать, обходя заросли скорбной стопой.
Верно, счастливой тебя она назовет и блаженной,
Ибо тебе хоть слепцом горы вернули дитя.
О подруга, печаль отложи; его же немало
Я пророком его сотворю, досточтимым в потомках,
И без сравненья других он перевысит собой.
Птиц различит он неложно, какая на благо, какая
Попусту иль не к добру в небе явила себя.
Кадму откроет вещун и Лабдакидам241 судьбу.
Дам я и посох ему, шаги направляющий верно,
И долголетний ему жизни отмерю предел.
Он и по смерти один в Аиде пребудет разумен,
Слово скончав, кивнула она. Коль Паллада кивнула —
Сделано дело; одной меж дочерей даровал Зевс
Афине вершить дела отцовскою властью.
Жены, явила не мать нашу богиню на свет,
Не покивает вовек; так и Зевесова дщерь.
Подлинно, едет Афина сюда! О девы, воспряньте,
Ежели Аргос вам свят; должно богиню встречать
Благоуставною речью, молитвою и возглашеньем.
Радуйся много, от нас ли коней или к нам направляешь,
И сохрани навсегда целым данайцев удел!
Вот и кошницу несут! О жены, примолвите звонко:
«Радуйся, матерь Деметра, обильная кормом и хлебом!»
Вот и кошницу несут! С земли взирайте на тайну,
Кто посвящению чужд; не смейте подглядывать с кровель,
Все мы покуда должны голодную сплевывать влагу.
Геспер сквозь дымку сверкнул — когда же ты выйдешь, о Геспер?
Это ведь ты убедил испить Деметру впервые
В оное время, как Деву она безуспешно искала.
В странствии к черным мужам и к плодам Гесперидина сада?
Сколько же маялась ты, не омывшись, не пивши, не евши!
Трижды ты перешла серебряный ток Ахелоя,
Каждую реку ты столько же раз пересечь потрудилась,
Солнцем палима, пылью покрыта, терзаема гладом!
Нет, о нет! О том промолчим, как Део горевала.
Лучше припомним, как градам она даровала законы,
Лучше припомним, как жатву она совершала впервые
В те времена, как был Триптолем в искусстве наставлен;
Лучше припомним, дабы научиться беяшть преступлений
И своеволья, о том, как был Эрисихтон наказан.
В давнее время не Книда предел, но Дотий244 священный
Рощу богине густую — сквозь листья стреле не пробиться,
Там и сосна возрастала, и статные вязы, и груши,
Там и сладчайшие яблоки зрели; рлектра яснее,
Там струилась вода из протоков. Не меньше ту рощу,
Демон благой отошел меж тем от Триопова рода.
И через то Эрисихтон был злым подвигнут советом:
Двадцать служителей он повел с собою, могучих,
Словно Гиганты, способных хоть целый град ниспровергнуть,
И предерзких толпа к Деметриной кинулась роще.
Был там тополь огромный, до неба росшее древо,
Тень в полуденный час для игры дарившее нимфам;
Первый приявши удар, печально оно восстенало.
И промолвила в гневе: «Кто дивные рубит деревья?»
Тотчас она уподобилась видом Никиппе, что жрицей
От народа была богине назначена, в руки
Взявши мак и повязки, ключами же препоясавшись.
«О дитя, что стволы, богам посвященные, рубишь,
О дитя, отступись! О дитя, ведь мил ты родившим!
Труд прекрати и слуг отошли, да не будешь постигнут
Гневом властной Деметры, чью ты бесчестишь святыню!»
На зверобоя глядит, в горах его встретив Тмарийских,
Только что родшая чад (говорят, страшны у них очи):
«Прочь! — он вскричал, — иль моим топором тебя поражу я!
Что до этих дерев, то они пойдут на укрытье
Юноша кончил; была записана речь Немесидой.
Гневом вскипев, свое божество Деметра явила, —
Праха касались стопы, глава же касалась Олимпа.
Слуги, от страха мертвея, узрели богиню и тотчас
Их Госпожа отпустила, людей подневольных, не доброй
Волей пришедших сюда; но владыке молвила гневно:
«Так, хорошо, хорошо, о, пес, о, пес! О веселых
Ныне пекися пирах! Предстоит тебе трапез немало».
