Но удержало ее сыновнее слово: «Не должно,
Матерь, рожать меня здесь! Пусть мил сей остров и славен,
Пусть изобильем гордится пред всеми он островами;
Дивных Спасителей сын, под чью покорятся державу,
Доброю волей своей приемля власть Македонца,
И сухопутные земли, и те, что покоятся в море,
Вплоть до крайних пределов, отколе свой бег начинают
С ним-то и мне предстоит разделить со временем подвиг,
Войны совместно ведя. Ведь некогда против Эллады
Злые кинжалы подымет и кельтского кликнет Ареса
Племя новых Титанов, от самого края заката
В вихре или светила идут по небесному кругу.221
………
…И в Крисейских долинах, и в узком Гефестовом логе
Будут теснимы они отовсюду, взирая, как дымы
В самом храме моем проблеснут оружьем фаланги
Богопротивных врагов, засверкают мечи и доспехи
Дерзко, и с ними щиты ненавистные; после же станут
Метить собою они повсюду проклятые тропы
Мне останется — часть же иная сгинет у Нила,
Став добычей царя, подъявшего труд ратоборный.
Феба вещанье прими, Птолемей, имущий родиться!
Так, со временем ты похвалишь провидца, что ныне
Видишь, в волнах морских невеликий остров приметен,
Что плывет над зыбями, в земле же корней не имеет,
Словно побег асфодели, гоним повсюду теченьем,
Будь то к Эвру иль Ноту, куда ни стремится пучина.
Так он вещал; между тем острова разбегались по морю,
Но приближалася ты, Астерия, милая песне,
Вспять от Эвбеи спеша повидать Киклады скорее:
Водоросль из Герэста222 еще на тебе повисала.
И провещала Гере самой дерзновенное слово,
В тяжких томлениях видя богиню перед собою:
«Гера, что хочешь со мною твори, но я преступила
Ныне запрет. Ко мне, о Лето! Ко мне! Поспеши же!»
Села подле Иноповых струй, что из недр подземельных
Брызжут всего полноводней тогда, когда разольется
Нил, от высот Эфиопских гоня изобильную влагу.
Пояс расторгла она, а плечи свои прислонила
Болей, и хладный пот по коже ее заструился.
Громко стенала она: «Что матерь терзаешь, о сыне?
Чадо, вот ведь и остров тебе нашелся плавучий.
Сыне, рождайся скорей! и кроток выйди из чрева».
Ярая Зевса супруга; к тебе внеслась, запыхавшись,
Вестница и начала, к словам боязнь примешавши:
«Гера, моя госпожа, средь богинь высочайшая саном!
Я, как и все, под рукою твоей; ты по праву владычишь,
Женской руки. Но узнай, госпожа, в чем гнева причина:
Ныне пояс Лето на земле островной развязала!
Все острова отвергали ее, устрашенные мною:
Только Астерия смела ее по имени кликать,
Ах, заступись, помоги, владычица мощная, верным
Слугам, которые ради тебя всю землю обходят!»
Кончив, припала к подножью она, Артемидиной псице
Видом подобясь своим, средь охоты на миг прикорнувшей
И готовой по кличу богини с места сорваться;
Так-то у трона златого сидела дочерь Фавманта.
Неукоснительно рабье свое она ведает место;
Даже когда забвение Сон крылом ей навеет,
К ножке высокого трона, она вкушает дремоту,
И ни сандалий притом, ни пояса с тела не снимет —
Ибо ведь в каждый миг с поручением спешным царица
Может ее отослать! Но Гера промолвила мрачно:
Чад являйте на свет — не там, где и низким рабыням
Корчиться в родах дано, но где одни лишь тюлени
Малых детенышей мечут, на бреге пустом и безлюдном.
Все же не гневаюсь я на Астерию за прегрешенье
Хоть заслужила она, Лето приютив беззаконно!
Все же ее особливо я чту; ведь она не сквернила
Ложа вовек моего, но в пучину сокрылась от Зевса».
Слово она изрекла; меж тем певцы Аполлона,
Плавных кругов над Делосской землей, и славили звонко
Дивные роды они той песнью, что всех сладкогласней.
Вот потому и к лире своей приладил рожденный
Столько же струн, сколько раз при рожденье лебеди спели.
