Каждый так говорил. Тут, не зная, что делать в несчастье
«Губит нас тягостный рок и нет ниоткуда спасенья!
Бедствий лютейших теперь предстоит нам бремя изведать,
В этот пустынный край закинутым, если дыханье
Ветра, от суши подув, на нас не повеет. Я вижу,
Вдаль озираясь вокруг, только тиной покрытое море,
Вижу, как воды вотще в седые пески ударяют.
И уж давно бы корабль наш святой на куски развалился
Наверняка, вдали от земли, если б только из моря
Не был приливом самим перед тем на сушу заброшен.
Но не проплыть нам по ним, едва покрывающим землю.
И потому я скажу, что на плаванье и возвращенье
Нет никаких упований у нас! Другой пусть покажет
Нам искусство свое! У руля, если жаждет возврата,
Может он место занять. Но днем возвращения сладким
Наши труды завершить Зевес не желает, как видно!»
Так говорил он в слезах. И с ним соглашались, с печальным
Сердце у всех, разлилась по ланитам желтая бледность.
Как порой, бездушным подобные теням, по граду
Бродят без цели толпы людей, ожидая исхода
Мора или войны, или страшного ливня, который,
Падая без конца, всю работу быков затопляет,
Иль, если сами собой покрываются потом кровавым
Идолы, и в тайнике святом мычанье как будто
Слышится, иль среди дня низводит солнце с небесных
Высей ночь и в эфире не в срок загораются звезды, —
Так и герои теперь на брегу бесконечном в унынье
Тихо бродили. Темный меж тем спустился на берег
Жалкие слезы лия, прощались, чтобы, простершись
Порознь на хладном песке, с душой расстаться навеки.
И разбрелись кто туда, кто сюда, чтоб найти себе ложе;
Голову каждый себе плащом закутал плотнее,
И натощак, не вкушая еды, лежал неподвижно
Всю эту ночь и весь день, умереть дабы жалкою смертью.
Девы же все в стороне, вкруг Эитовой дщери, стенали.
Сирые если птенцы из гнезда на утесе высоком
Выпадут, — горестный крик поднимают бесперые тотчас;
Если сбирается хор лебедей и песнь зачинает,
Им же вторит река и росистого луга раздолье, —
Так и они, разметав по песку свои русые косы,
Целую ночь напролет издавали плаченные стоны.
Тут могли бы они иль утратить дни своей жизни,
Или средь смертных пребыть в безвестности, в полном бесславье, —
Все герои, своих не закончив подвигов трудных, —
Но пожалели, когда убывать в них начали силы,
Их героини Ливийские, эти блюдущие земли.
На свет Афина, ее, повстречав, в Тритониде омыли.
Полдень уже наступил, и лучи палящие солнца Ливию жгли.
К Эзониду тогда подошли героини,
Встали, рукой осторожно с главы его скинули пеплос.
Он же отвел, отвернувшись от них, свои в сторону очи,
Вдруг устыдившись богинь. А они, едва лишь явились
Перед героем смущенным, промолвили ласково вот что:
«Бедный, зачем всей душой унынию ты предаешься?
Знаем, что вы за руном золотым устремились, и знаем
Вы и на суше и в море, когда по пучинам скитались.
Здешних жилицы пустынь, героини, Ливийского края
Дочери, стражи сих мест, богини мы с голосом звонким!
Встань же и более так не крушись, тоске предаваясь!
Ну-ка, друзей подними! А когда для тебя Амфитрита
Быструю Посейдона сама отпряжет колесницу,
Матери сразу своей по заслугам воздайте награду
Вы за труды, что она претерпела, нося вас во чреве,
И в Ахеиду442 тогда вы святую обратно вернетесь».
Их в ушах отзвучал. А Язон, вокруг оглянувшись
По сторонам, опустился затем на песок и промолвил:
«Милость явите, о вы, пустынь жилицы, богини
Славные! Мне не понять ваших слов насчет возвращенья.
Лучше друзей соберу и поведаю все, — не поймем ли
Мы возвращенья примет: ум хорош, но два все же лучше!»
Молвил, вскочил и друзей окликнул голосом зычным.
Пылью покрыт, словно лев, что в лесу, поспешая за львицей,
Громко рычит, а кругом пред его оглушительным ревом
В страхе большом и коровы дрожат, что в поле ночуют,
И пастухи тех коров. Но был для героев не страшен
Друга призыв, когда милых к себе он товарищей кликал.
Очи потупив, они собрались отовсюду, Язон же
Возле стоянки Арго им всем, вместе с девами, грустным
Сесть приказал и стал им про все говорить по порядку:
«Слушайте, други! Сейчас предо мной, скорбящим, предстало
Трое божественных дев, препоясанных шкурою козьей,
Что ниспадала от шеи у них на спину и чресла.
Легкой откинув рукою с нее, мне они приказали,
Чтоб и сам я встал, и всех вас побудил бы подняться,
