палаты, а прокурор палаты истребовал бы справку у товарища прокурора, который наблюдает за вашим следствием… Согласитесь, что не стоит беспокоить столько занятых людей. Я поэтому в частном порядке прошу вас изложить мне ваши сведения и предположения о деле, — сказал он, подчеркивая слово «прошу».

— Я к вашим услугам, — сухо проговорил следователь. — Так вот, видите ли, банкир Карл Фишер был сегодня в 6 часов утра найден мертвым в квартире на…

Федосьев прервал его мягким жестом руки.

— Обстоятельства, при которых было обнаружено убийство, — сказал он, — мне известны. Я сам как раз приехал сюда из той квартиры…

«Однако!» — подумал следователь.

— Так, чтобы вам не утруждаться, Николай Петрович, будьте добры сообщить мне лишь данные, добытые первыми шагами дознания, а также те предположения и подозрения, которые у вас могут быть.

— Очень хорошо. Дело о смерти Фишера поступило ко мне лишь несколько часов тому назад и вполне оформленной гипотезы у меня, разумеется, еще быть не может. До медицинского вскрытия тела и до производства химического исследования невозможно даже с точностью удостоверить, что Фишер умер насильственной, а не естественной смертью, хотя, конечно, все данные говорят именно об убийстве. Предположения же и подозрения, как вы изволили заметить, у меня точно есть. Начну с того, что на Фишере оказались в сохранности золотые часы и бумажник, — правда, только с 70-ю рублями. Это, по- видимому, исключает предположение об убийстве с целью грабежа. Можно, конечно, допустить, что в бумажнике была гораздо большая сумма, которой и воспользовался убийца, оставив 70 рублей для отвода глаз. Но для этого предположения нет оснований. Затем грабитель едва ли мог воспользоваться ядом, как способом убийства. Таким образом гипотеза грабежа мало вероятна… Следовательно, надо искать убийцу среди людей, которым могла быть выгодна смерть Фишера.

Он остановился. Федосьев молча на него смотрел.

— Жена умершего Фишера, — сказал следователь, — была в близких отношениях с некиим господином Загряцким. Личность эта, по данным, добытым розыском, весьма сомнительных моральных качеств («кому говорю?» — мелькнула мысль у Яценко). Этот господин прокутил состояние, унаследованное от отца, служил, потом ушел со службы или его ушли. В последнее время он жил, по-видимому, на средства Фишера, с которым состоял в самых лучших по внешности отношениях. Знал ли Фишер о связи Загряцкого с женой, мне пока неизвестно. Но их часто видали вместе. Фишер занимался своими аферами днем, а вечером постоянно посещал всякого рода увеселительные места и притоны. Квартира, в которой он умер, была местом настоящих оргий. Ездил он туда в обществе очень молодых женщин, вернее было бы сказать, девочек, — убитый был, по-видимому, человек весьма развращенный, — вставил Яценко. — Почти всегда его туда сопровождал какой-то мужчина или мужчины. В обществе мужчины его видел мельком дворник дома, в котором была снята Фишером квартира. Но было это вечером, на дворе, и лица спутника Фишера дворник не разглядел… Далее: по всей видимости, никакой другой мужчина не мог быть заинтересован в смерти Фишера. Заинтересованы могли быть, предполагая худшее, две женщины: его жена и его дочь. Но они обе, по данным розыска, находятся вне Петербурга, госпожа Фишер теперь в Крыму, — ей послана телеграмма, а дочь за границей. Со смертью Фишера значительная часть его огромного богатства, очевидно, переходит к жене. Можно предположить, что от Загряцкого зависело бы на ней жениться или просто отобрать у нее деньги. Это все, разумеется, только гипотеза. Но вот и нечто другое: факты.

Следователь опять помолчал.

— В ящике этого письменного стола, — начал он снова, — при произведенном мною беглом разборе бумаг Фишера — их, кстати, оказалось очень немного — нашлись: во-первых, шестимесячный вексель, выданный Загряцким на имя Фишера, на сумму пять тысяч рублей. Срок этому векселю истекает через две недели. Во-вторых, записка, посланная Фишеру Загряцким, в которой он обещает быть «там, где всегда» в 10 часов вечера… Записка числом не помечена. Угодно вам взглянуть? — спросил он, показывая рукой на кучу бумаг.

Федосьев сделал отрицательный жест, закрыв на секунду глаза.

— В-третьих, розыск установил путем опроса прислуги того дома, где живет Загряцкий, что он ушел вчера из дому около пяти часов вечера, вернулся поздно, а утром, часов в девять, опять ушел из дому, чего обычно не делал. Я, разумеется, не думаю, что он скрылся, — это значило бы себя выдать. Но до сих пор я не могу его разыскать и допросить. Наконец, в-четвертых, квартира, где умер Фишер, отпирается особым никелированным ключом довольно сложной формы. Сыскной полиции удалось отыскать, по соседству с квартирой, слесаря, у которого этот ключ был заказан. Слесарь утверждает, что сделал в свое время два таких ключа, сделал по заказу господина, приметы которого совпадают с приметами Загряцкого. Вот пока все. За квартирой Загряцкого ведется наблюдение. Если этот господин на допросе не установит безусловного alibi, я его арестую… Ваше Превосходительство видите, что в деле трудно предположить наличие политического элемента.

— После Фишера осталось завещание? — спросил Федосьев, не поднимая глаз и барабаня пальцами по столу.

— Здесь, в номере, завещания не оказалось, — ответил несколько удивленный следователь. — Но мы нашли ключ от сейфа в банке. Может быть, завещание там или у нотариуса… Это выяснится не сегодня- завтра.

— Я вам буду чрезвычайно обязан, если вы дадите мне об этом знать, когда это выяснится. Об этом, а также обо всем, что будет найдено в сейфе. Весьма вам буду благодарен за любезное осведомление… В несколько часов вы установили очень многое. Кому поручен розыск по этому делу? Антипову?

— Да, Антипову.

— Желаю вам успеха. Он пускал полицейских собак?

— Нет еще.

— Это иногда — далеко не всегда, впрочем, достигает цели. Я нисколько, разумеется, не настаиваю, это ваше дело. Мое дело только быть в курсе. Надеюсь, будете меня осведомлять и дальше… Еще раз вас благодарю и прошу извинить, что побеспокоил… понапрасну.

Он встал и простился. Следователь сделал несколько шагов, провожая его к выходу. У двери Федосьев остановился и спросил:

— А что же Александр Михайлович Браун? Его вы, собственно, почему к себе вызывали? Я встретил его, входя к вам…

— Он живет в этой гостинице и был хорошо знаком с Фишером, я рассчитывал кое-что у него узнать.

— И что же, узнали что-нибудь?

— Почти ничего… Ваше Превосходительство его знаете?

— Мы учились одновременно в университете, правда, по разным факультетам и курсам.

— Он по происхождению из немцев?

— Не могу вам сказать, вероятно, из обрусевших инородцев.

— Интересное лицо… Он знаком также и с Загряцким.

— Да? У нашего знаменитого ученого странные знакомства… Не у Загряцкого ли он научился пить вино с утра?..

Федосьев негромко засмеялся и вышел из комнаты.

Hall гостиницы «Палас», ярко освещенный люстрами, был переполнен. Столики сияли белоснежными скатертями, серебром. Скрипач, толстый румын, с потным оливкового цвета лицом и черно-синими волосами, на бойкой руладе оборвал модную песенку и, радостно оглядев публику, заиграл румынский гимн. Никто не поднялся. Послышался смех. Скрипач раздул черные ноздри и возвел глаза к люстре. Но, по-видимому, не слишком обиделся и принял смех, как должное.