Браун молча вопросительно смотрел на управляющего, который говорил, запинаясь, по-французски, с немецким акцентом.
— С одним из наших жильцов случилось вчера несчастье. Дело идет о мосье Фишере. Вы, кажется, его знали… Мосье Фишер скончался…
По мертвенному лицу Брауна пробежало выражение ужаса.
— Фишер скончался? — вскрикнул он.
— Да… Это ужасно… И находящийся в его номере… следователь желал бы навести некоторые справки у людей, лично знавших покойного. Я позволил себе указать вас, так как вы были знакомы с мосье Фишером. Надеюсь, вы ничего не будете иметь против этого?
— Следователь? — медленно спросил Браун. — Отчего же скончался Фишер?
Хозяин замялся.
— Это и выясняется теперь следствием…
— Он умер здесь, у себя в номере?
— О, нет, упаси Боже! — воскликнул Берже, точно это предположение крайне оскорбляло его гостиницу. — Мосье Фишер умер на какой-то квартире, которую он, оказывается, снимал в городе… Но об этом вам, без сомнения, сообщит сам следователь, я ничего не знаю. Могу ли я доложить господину следователю, что вы готовы немедленно к нему явиться?
— Разумеется… Я сейчас приду, — сказал Браун, помолчав. — Через несколько минут.
— Благодарю вас. Так, пожалуйста, в номер 67… Какое печальное происшествие!.. До свиданья… И, пожалуйста, извините за беспокойство…
Браун несколько раз нервно прошелся по комнате, сел на диван, снова зашагал. Потом подошел к зеркалу, смочил лоб одеколоном и вышел.
VI
В раззолоченной гостиной большого номера из трех комнат, который занимал в бельэтаже гостиницы «Палас» умерший банкир Карл Фишер, за столом, у зажженной лампы, сидел следователь по важнейшим делам, Николай Петрович Яценко, еще не старый, осанистый человек, с очень приятным, умным лицом. Он одновременно делал два дела: просматривал бумаги, найденные в ящиках стола, и слушал стоявшего перед ним Антипова.
Следователь Яценко был человек либеральных взглядов; он читал «Русские Ведомости», состоял в оппозиции высшим реакционным кругам министерства и был хорош с самыми передовыми представителями адвокатуры. Общество сыщика было неприятно Яценко, — он чуть-чуть гордился тем, что оно ему неприятно. Не нравился ему и тон Антипова, как будто официально почтительный, но вместе и несколько фамильярный, даже чуть-чуть шутливый, точно Антипов все время намекал на что-то забавное. Это был один из многочисленных тонов Антипова, тон, усвоенный им в обращении со следственными властями. Он так привык к переодеваниям и к ролям, что ему никакого труда не составляло совершенно изменять манеру, в зависимости от того, с кем он имеет дело.
— Ну, что ж, — сказал, подумав, Яценко, — продолжайте наблюдение за этим Загряцким. Улики против него довольно серьезные и, если допрос не рассеет подозрений, я его, конечно, арестую.
— Разрешу себе информировать Ваше Превосходительство, — сказал Антипов, слегка улыбаясь. Яценко получил недавно чин действительного статского советника. Несмотря на его передовые взгляды, именование «Ваше Превосходительство» было приятно Николаю Петровичу. Он вопросительно смотрел на сыщика.
— Ну-с? — спросил он холодно.
— Разрешу себе доложить, что отказываться от немедленного ареста нам форменно нет расчета. Конечно, это тип уже мог кое-что уничтожить из следов криминала. Но узус[2] показывает, что преступники не всегда уничтожают тотчас все. Обо всем сразу ведь и не догадаешься. Было бы много лучше, если бы мы его форменно заарестовали и произвели настоящий обыск немедленно?
— Нет, нет, — сказал, хмурясь от «мы», следователь. — Подозреваемый еще не есть виновный, а между тем арест по подозрению в убийстве вещь серьезная. Улики пока недостаточны.
— Слушаю-с, — сказал Антипов, блестя наглыми глазами. — Имею честь…
Он откланялся.
Яценко нагнулся над бумагами и стал писать, больше для того, чтобы не подать сыщику руки. Антипов весело на него поглядел и вышел из комнаты, по дороге оглядев себя в зеркало и оправив галстук.
Через минуту в дверь постучали, и на пороге появился Браун. Следователь посмотрел на него вопросительно.
— Ах, вы доктор Браун? — сказал он, вставая и протягивая руку. — Очень рад познакомиться… Жаль, что по такому неприятному поводу… Пожалуйста, садитесь. Разрешите прямо перейти к делу. Банкир Карл Фишер, как вам верно уже сказали, сегодня был найден мертвым на какой-то странной квартире, в весьма подозрительной обстановке.
Он изложил, как и где было найдено тело Фишера. Браун слушал, не говоря ни слова.
— Мы еще ждем медицинской и химической экспертизы. Но есть все основания подозревать, что Фишер стал жертвой убийц. Таковы первые результаты дознания. Директор «Палас-Отеля», из живущих в гостинице лиц, которые знали Фишера, назвали мне вас. Поэтому я позволил себе вас побеспокоить. Не знаете ли вы чего-либо, что могло бы пролить свет на дело и облегчить задачи следствия? Нет ли у вас каких-либо мыслей и подозрений, относящихся к этому делу?
— Никаких, — ответил Браун. — Никаких подозрений.
— Вы давно знаете Фишера?
— Нет, не очень давно.
— Когда видели вы его в последний раз?
— Кажется, вчера утром, — сказал, подумав, Браун. — Я видел его в ресторане гостиницы…
— Вы не заметили в нем ничего особенного?
— Ничего не заметил.
— Не говорил ли он вам о своих предположениях на вчерашний день?
— Нет, не говорил.
— Не известно ли вам, — могла ли вчера находиться при Фишере значительная сумма денег?
— Это мне неизвестно.
Следователь помолчал.
— Знаете ли вы также семью Фишера?
— Я встречался за границей с его дочерью, она слушала мои лекции. Его жена теперь, кажется, в Крыму.
— Ей послана телеграмма. С нею вы не были знакомы?
— Я из их семьи был знаком только с банкиром и с его дочерью.
— А с неким Загряцким?
— Разве он принадлежит к семье?
Следователь усмехнулся.
— Видите ли, — сказал он, — я, в отличие от многих моих коллег, не считаю обязательной для следователя чрезмерную скрытность… От вас, вероятно, не составляет секрета, что семья Фишера не блистала патриархальными добродетелями. Я докладывал вам, в какой обстановке умер банкир. Полицейское дознание успело выяснить, что при его супруге в качестве признанного друга дома состоял Загряцкий. Древнее изречение вам известно: Is fecit cui prodest.[3] Мы
