письменном столе головы всех троих подчиненных с накрашенными помадой губами, нарумяненными, словно у пупсов, щеками и вставленными в глазницы искусственными бриллиантами. Потом из темноты появился сам Дарвин… Весь последующий ужас запечатлели камеры наблюдения.

В лучах фар сверкнули глаза койота, что-то раздирающего клыками на обочине. Они наглели с каждым годом, все ближе и ближе подбираясь к городу из окрестных лесов.

Сара повернула голову, провожая зверя глазами.

— Устала? — спросил Ракким.

Она опустила стекло, и в машину ворвался шум дождя. Ветер растрепал ее волосы, наполнив салон чистым и возбуждающим запахом.

— Немного.

Сара положила руку ему на колено.

— У тебя достаточно дел… перед отъездом.

— Справлюсь.

Бросив взгляд на нее, он вернулся к наблюдению за дорогой. Несмотря на все совместные приключения, Ракким по-прежнему видел в ней маленькую девочку. На момент их знакомства Саре исполнилось всего четыре года, а ему — девять. Рыжебородый поймал на улице бездомного воришку, обчистившего его карманы, и привел к себе домой. Дети вместе росли на укрепленной вилле, играли и дрались, плавали и спорили, а когда восемнадцатилетний Ракким покинул дом, именно Сара проводила его до двери. Тринадцатилетняя, худая и нескладная, она поцеловала его и прошептала с уверенностью взрослой женщины: «Я выйду за тебя замуж». Он рассмеялся, а Сара говорила серьезно. Она тогда была умнее его. Была умнее и сейчас.

— О чем задумался? — услышал Ракким ее голос.

— Так, ни о чем. Просто иногда мне хочется, чтобы наша жизнь стала проще.

— А мне нет.

— Я знаю.

Впереди замаячила озаренная светом прожекторов Великая мечеть Саладина. Самая большая в городе мечеть фундаменталистов. Изящное здание с бирюзовым куполом, построенное на саудовские деньги руками правоверных. Обращенную к автостраде стену украшало восьмидесятифутовое мозаичное панно. Горбоносый парнокопытный еврей держал в руках атомную бомбу на фоне Нью-Йорка. По мнению Раккима, другое столь же безобразное зрелище следовало еще поискать. В качестве элементов мозаики ваятели использовали изречения из Корана, ловко обойдя запрет на изображение человека, хотя в данном случае человечность созданного ими образа представлялась по меньшей мере спорной. Когда открылась правда о взрывах, панно хотели заложить кирпичом, однако в прошлом месяце Верховный суд принял решение, согласно которому мозаика признавалась охраняемым законом религиозным текстом. Церемония открытия привлекла более двухсот тысяч зевак и транслировалась по всей стране.

Поначалу израильский «Моссад» и, как следствие, все евреи оказались реабилитированы, но затем в течение года вдруг появился ряд статей, где хорошо оплаченные ученые ставили под сомнение вину Старейшего. Следом за ними и политики вновь принялись обвинять сионистов во всех жизненных невзгодах, заявляя, будто тем удалось обмануть даже хитрого Рыжебородого. Примерно полгода назад в одном ночном шоу известный комик пошутил по поводу взрывов, возложив всю вину на русалок и эльфов. За репликой последовала тишина, потом зал взорвался аплодисментами. Полицейские службы всего мира по-прежнему разыскивали Старейшего, а средний гражданин Исламской республики уже не мог сказать с уверенностью, существовал ли тот вообще когда-нибудь.

Ракким перевел взгляд с мечети на дорогу. Именно у Сары возникли подозрения о связи создателя всемирного халифата со взрывами. Именно Сара, несмотря на всю опасность подобных высказываний, продолжала настаивать на них. Именно она постоянно твердила об их с Раккимом ответственности перед историей. Бывшего фидаина история мало заботила. Он всего лишь хотел тайно покинуть страну, перебраться в Канаду или Бразилию и начать новую жизнь. Тогда племянница Рыжебородого заявила, что Ракким может ехать в любое время. А он почувствовал себя трусом и устыдился собственного предложения сбежать. Залитая светом мечеть промелькнула в зеркале заднего вида.

— Ты никогда не задумывалась, должны ли мы были так поступить?

— Нет.

— Люди погибли лишь ради того, чтобы у нас появилась возможность доказать…

— Я же сказала «нет». История с этим грязным панно — всего лишь отступление, незначительное…

— Я надеялся, нам удалось изменить мир. — Ракким прибавил скорость, и машина понеслась по растрескавшемуся асфальту вдоль стены сорняков, заполонивших обочины. — Истина сделает свободным. Какая чушь.

— Ты не обязан ехать. Генерал Кидд собирался послать команду из троих воинов-теней.

— Мы же обо всем договорились.

— Если ты считаешь, что риск не оправдан, просто скажи, — тихо произнесла Сара. — Никто ни в чем не станет тебя винить.

— Ты станешь.

Она погладила его по руке.

— Нет, не стану.

Ракким посмотрел на нее. Сара не лгала.

— Ладно, все равно хотел сменить обстановку. Кстати, за два года совместной жизни мне порядком надоела твоя стряпня.

— Правда?

— Не представляю, с чем можно сравнить кухню южан. Даже такие простые блюда, как овсяная каша и яичница-глазунья… все дело в том, что они жарят ее на беконе.

— Очень вкусно, судя по твоим словам. Может быть, привезешь с юга борова?

— Без проблем. Наденем на него ошейник с поводком, а соседям скажем, что он — питбультерьер.

— Собаки — грязные животные, и держать их могут только христиане. Нам еще придется сказать соседям, что мы стали католиками. — Сара перекрестилась, что-то пробормотав на латыни.

— Я обязательно вернусь.

— Я знаю.

— Я вернусь, Сара.

Она уставилась прямо перед собой, а Ракким нажал педаль газа.