Марии, теперь Келли и его женщина — неужто и в самом деле за всем стоит Генри Говард?

— Нельзя ли арестовать его под каким-нибудь предлогом? — нашелся Сидни. — Запугаем его, он и заговорит.

— Под каким, собственно, предлогом? — сердито обернулся к зятю Уолсингем.

Министр ее величества редко повышал голос, и я горько пожалел, что не сумел доставить ему бумаги, которые всех бы нас вывели из затруднения.

— Нам нечего предъявить ему, ровным счетом нечего! А если королева без достаточных на то оснований бросит Говарда в тюрьму, вся католическая знать ополчится на нее, только этого нам не хватало сейчас, когда послы пытаются подвигнуть наших католиков на мятеж! Кровь Христова! — Уолсингем колотил правым кулаком в левую ладонь и расхаживал по комнате, словно медведь на цепи, а мы с Сидни мрачно взирали на него. — Я не могу долее спасать Джона Ди от его же собственной глупости! — вновь взорвался он, как будто обращался не к нам, а к самому себе. — Заклинатель духов! Он напрашивается на то, чтобы его облапошили! А если вдобавок выяснится, что в своем доме он укрывал убийцу… — Уолсингем поскреб бороду, глубоко вздохнул и вновь обернулся ко мне, постаравшись вернуть себе обычную невозмутимость. — Бруно, что ты сам думаешь обо всем этом?

Голова моя точно шерстью была набита, голос Уолсингема доносился издалека, но я, как мог, собрался с мыслями:

— Разыщите Неда Келли! — Что еще я мог присоветовать? — Генри Говард, Филип Говард, убитые девушки — все они каким-то образом связаны, и Нед Келли — связующее звено.

Уолсингем ждал продолжения, но у меня все поплыло перед глазами, и я обеими руками вцепился в столбик кровати.

— Я пошлю своих людей на поиски Келли, — присматриваясь ко мне, пообещал министр. — И к дому Ди приставлю стражу, никаких больше «джентльменов» в его библиотеке. Джон мало что говорит, только клянется, что ни он, ни Келли не имеют отношения к убийствам. Теперь я отлично понимаю, почему он не желает раскрывать свои отношения с «медиумом». Придется допросить его еще раз по поводу этих рисунков. Заодно арестуем и допросим Джоанну. А что касается тебя, Бруно, тебе повезло, что ты остался жив. Нельзя было отпускать тебя на такое дело одного, я виноват. Отдыхай теперь.

— Мне нужно вернуться в посольство, — заволновался я и попытался встать. — Меня и так подозревают, нельзя исчезать на ночь. Который час?

— Девять, — ответил Сидни. — Оставайся, старина. Ты посла насмерть испугаешь, если явишься в таком виде.

— Бруно прав, — вмешался Уолсингем, подходя ближе и при свете свечи осматривая мою рану. — Для нас его положение в посольстве бесценно. Тебя отвезут по реке. Скажешь, что тебя избили, потому что ты иностранец.

— Такое часто случается. — Я снова ощупал заплывший глаз. Голова словно вдесятеро увеличилась. Я кое-как выпрямился, перемогая дурноту.

— Бруно. — Уолсингем отечески коснулся моего плеча. — Ты, как всегда, действовал отважно и безрассудно. Эти бумаги для нас на вес золота, и я тоже сожалею об их утрате. Но куда больше я был бы огорчен, если бы мы потеряли тебя. Отныне прошу тебя не выносить расследование за пределы Солсбери- корта. Всегда будь при оружии, а если тебе понадобится выйти, например чтобы передать сообщение, подбери себе спутника. Почаще обращайся к Фаулеру, вы должны работать вместе. И не болтайся по темноте в пригороде, пытаясь сам во всем разобраться — capisce[11]?

Я кивнул и тут же пожалел об этом.

— Отлично. — Он улыбнулся, но улыбка удержалась лишь на миг. — Сейчас велю приготовить лодку, доплыву с тобой вместе до Уайтхолла. Попытаюсь разговорить доктора Ди. — Он решительными шагами направился к двери и уже на пороге обернулся, чтобы спросить: — В этом есть хоть капля истины, Бруно? Ты веришь в общение с духами? По Парижу ходили слухи, будто ты сведущ в этом искусстве.

Я прищурился, стараясь получше разглядеть его лицо, и не увидел ничего, кроме благожелательного любопытства.

— Это искусство запрещено обеими церквями, — напомнил я. — И римской, и вашей.

— Я знаю. Я сам пишу законы, Бруно, — нетерпеливо напомнил он. — Потому-то никто не сознается в занятиях магией, хотя страна полным-полна ясновидцами, духовидцами и прочими шарлатанами, которые дурачат невежественных и бедных. А порой и образованных обводят вокруг пальца, — добавил он, презрительно искривив губу. — Но допускаешь ли ты, что у кого-то и в самом деле есть дар беседовать с духами, будь то ангелы, или демоны, или как вы их называете? Тебе случалось видеть такое, или это лишь суеверия, наследие темного прошлого? — Он всмотрелся в мое лицо, все еще придерживая рукой дверь.

Я чувствовал, что и Сидни смотрит на меня с ожиданием. Он сам состоял одно время в учениках у доктора Ди, взыскуя подобного знания, но с тех пор, как обрел положение при дворе, благоразумно держался подальше от запретного искусства. Бедный мой ушибленный мозг не годился для тех тонкостей, которых требовал ответ.

— Если, как я полагаю, — заговорил я, тщательно взвешивая каждое слово, — Вселенная бесконечна, то в ней должно быть еще множество загадок сверх того знания, что мы сумели постичь и предать бумаге. Во всех священных преданиях — не только нашей веры, но и прочих — говорится о посредниках между нами и божеством. На протяжении веков во всех концах земли появлялись люди, беседовавшие (или утверждавшие, будто они беседовали) с этими существами и узнававшие от них будущее. Я не могу оценить правдивость их слов, но в одном я уверен: если такие люди и существуют, Нед Келли не принадлежит к их числу. И Джон Ди — тоже не из них.

— А ты? — мягко уточнил Уолсингем.

Я услышал, как Сидни резко втянул в себя воздух.

— И я нет, ваша милость. — Я не добавил «пока», хотя это уточнение и прокатилось в пустотах моей раскалывающейся от боли головы.

Уолсингем еще с полминуты внимательно присматривался ко мне, затем уверенно кивнул и вышел за дверь, махнув нам, чтобы мы поспешали за ним. Сидни слегка придержал мою руку.

— Будь осторожнее, Бруно, — тихо посоветовал он. — Что бы ни выяснилось насчет Келли и убийств, Ди все равно не поздоровится. Эта его магия — самое настоящее ведовство, многих за меньшее на костер отправляли. Королева убережет его от казни, но ей придется отлучить его от двора, и ты, если будешь водить с ним дружбу, пострадаешь заодно с ним.

— Выходит, Говард своего добился! — выдохнул я, цепляясь за рукав друга. — Ди осрамят и прогонят! Надо найти улики против Говарда, пока он не погубил учителя.

— Так ты подозреваешь Говарда в причастности к этим убийствам?

— Пока не знаю. Многое указует на него, но многое и не сходится. — Я примолк, вспомнив предостережение Фаулера. — Мне следует избегать предвзятости, мне слишком хочется, чтобы причиной всему оказался Говард. — Я снова потрогал рану на виске. — Господи, и дурак же я! Доставь я в Вязы эти бумаги…

— Если б тот парень получше прицелился, он бы тебе камнем голову расколол! — одернул меня Сидни. — Плюнь на бумаги, Бруно. Подберись к Говарду поближе, рано или поздно он выдаст себя.

— Или прикончит меня, — откликнулся я.

На руке, которой я только что дотронулся до виска, остался кровавый след.

Поначалу я не понимал, что это за звук — настойчивый стук, пробивающийся сквозь толстое шерстяное одеяло моего сна. При пробуждении острее всего была боль в глазах; когда я осторожно ощупал висок, то убедился, что опухоль спадает. Обрывки событий прошлой ночи проплывали в моем сознании —