хочешь, научи меня, как быть твоей рабыней, милый, возьми же меня…»

Он по-кабаньи всхрапнул, невольно подпустив пены из угла рта, всем весом бросился на полированную кожу машины, вдавливаясь в неё всем телом, и в тот же момент Чжао Шестой по прозванию Полосатый окончил свой земной путь. Смерть настигла его, как только он продел немытые руки в узорчатые петли и прижался лицом к подголовнику, вдыхая нежный аромат надушенной лайки. Он не успел произнести более ни одного слова, лишь зрачки его вспыхнули в последний раз, сжавшись от невыносимого наслаждения и расширившись от ужаса, когда жизнь вылетела из него.

И в тот же миг, в двадцати ли от этого места, молодой Марко закричал как будто от невыносимой боли, выгнувшись и забившись в ремнях машины, словно птица в шёлковом силке. Перепуганные охранники не знали, что делать, тот, что помоложе, зажал уши, стараясь не слышать этого душераздирающего крика, какой обычно вырывается из груди человека только под пыткой, а второй исступлённо колотил ножнами по основанию машины, стараясь разбудить беснующегося там юношу.

— Что же ты наделал? Что же ты натворил, безмозглый дурак?! — прошептал Марко, в слезах и в поту садясь на ложе. Сон слишком медленно отпускал его, и тонкие струйки песка вздымались и опадали в такт его дыханию, пугая охрану.

Марко видел, как визжащее от ужаса сознание Чжао прощается с телом. И песок, словно иллюстрируя его мысли, бешено свивался в какие-то смутные образы. Но не смерть безмозглого охранника Дальних ворот напугала Марка. А то, что пришло, когда Чжао невольно распахнул дверь, оставив между мирами щель, откуда сочилось нечто чужое, дикое и странное… «О, Господи», — только и смог пробормотать Марко, чувствуя режущий холод, задувший там, в полузаброшенной конюшне у Дальних ворот, в двадцати пяти ли отсюда.

Марко прибыл на место довольно быстро, неистово поливая ругательствами пыхтящих рабов- носильщиков, пару раз чуть не перевернувших паланкин в приступе старательности. Бойцы Золотой сотни уже окружили конюшню, спрятавшись за большими переносными щитами, отряд бутанских лучников расположился кольцом позади них, чуть поодаль стояли пращники, держа наготове горшки с греческим огнём. Хубилай что-то жевал, сидя верхом как подросток, свесив обе ноги по один бок стриженого вороного жеребчика и облокотясь на высокую луку сарацинского седла. Завидев Марка, он перебросил ногу через холку коня, приняв нормальное для всадника положение, с лязгом вынул меч и коротко рявкнул. Марко только успел крикнуть «Нет!», но нухуры уже отворили створы в больших щитах, и несколько бойцов, пригибаясь, побежали к конюшне, почти чертя пыль обнажёнными саблями. Повсюду слышался скрип натягиваемой тетивы.

Нет-нет-нет, шептал Марко, мотая головой. Хубилай украдкой поглядывал на него. По лицу юноши текли слёзы. Хубилай кивнул куда-то вправо. Стоящий поодаль пращник поджёг снаряд и начал медленно раскручивать ухающую под ветром пращу. Внезапно конь под императором захрапел, забился, пошёл пеной и встал на дыбы, словно учуяв волка. Хубилай натянул поводья, но жеребчика понесло, он забился, утончающееся ржание перешло в детский крик, в визг, кровавые глаза выкатились из орбит, стремительно мельтешащие копыта бросило на стоящих рядом бойцов, перемалывая им черепа, один из нухуров, рефлекторно взмахнул мечом, надрубив вороному шею, и несчастный конь рухнул наземь, орошая всё вокруг яркой алой струёй. Хубилай рычал от боли, пытаясь выдернуть ногу, придавленную тяжелым боком коня, подбежавший стрелок в упор выстрелил прямо в сливово-кровянистый глаз жеребчика, прекратив его страдания, а ещё двое бутанцев аккуратно, почти нежно выволокли императора под мышки из-под окровавленной туши. Хубилай недовольно стряхнул малорослых стрелков, обернулся к конюшне и на мгновение окаменел.

Он увидел, что именно так напугало коня.

Подле конюшни из дрожащего воздуха сгустились несколько бесплотных фигур в странных, незнакомых доспехах. Полупрозрачные воины еле угадывались, словно сотканные из самого пространства. Ханские нухуры, почти добежавшие до конюшни, выкрикнули боевой клич чингизидов, взмахнули саблями и ударили воздух. Бесплотные воины сделали шаг навстречу, и, как только их полупрозрачные клинки опустились на головы мунгал, те повалились в корчах, разрываемые невыносимой болью. Серая окалина быстро пожирала их смуглую живую кожу, растворяя её в весеннем ветерке, превращая бесстрашных бойцов Золотой сотни в горки пепла, темнеющие внутри золочёных кирас.

В ту же секунду облако стрел опустилось на призраков, не причинив им никакого вреда, просто пройдя сквозь них и упав в пыль. Призраки посмотрели на Великого хана, тот вскочил, выпрастывая правую руку из складок длинного рукава и перехватывая поудобнее свой любимый кривой меч.

— Нет! — закричал Марко и ринулся вперёд. Он заслонил императора собой, раскинув руки крестом и не давая Хубилаю двинуться, путаясь под мощными ногами богдыхана как дурной молодой пёс.

Нухуры снова ринулись в бой, и через секунду ещё с десяток бойцов рухнули наземь, пожираемые неземным серым пеплом, а призраки, выстроившись полукольцом у входа в конюшню, заняли круговую оборону, по-прежнему игнорируя стрелы.

Пращник метнул горящий снаряд из-за спин ханских нухуров, и большое пятно полыхающего греческого огня разлилось в пыли, зацепив двоих призрачных воинов. Но огонь лизал их, не причиняя никакого вреда полупрозрачным телам. Пращник запалил ещё один снаряд, и Марко, оборотясь к императору, закричал:

— Остановите его, он сожжёт машину!

Пращник скорее почувствовал, чем услышал предостерегающий крик Хубилая, и остановил вращающееся огненное кольцо.

Марко вынул свой меч и медленно пошёл к конюшне. Несколько рук попытались удержать его, но он только сбросил плащ, оставшись в чешуйчатом золочёном доспехе, подаренном императором. Он шёл, мешая слова молитвы с какими-то неразборчивыми словами, то прося прощения, то ярясь, путая языки и смыслы. Мокрый от страха, он плакал, не в силах побороть липкий животный ужас, высасывающий все силы. Несколько кучек пепла, минуту назад бывших самыми могучими воинами Суши, пускали вверх плавно текущие по ветру серые чешуйки, и Марку вспомнился дикий крик колдуна, проклинающего его и Хубилая. Он потянул носом, но не услышал тошнотного запаха, который сопровождал тех семерых соратников Ичи- мергена, которых он убил, казалось, уже целую вечность назад. Это слегка приободрило его, и, подавляя приступ паники, он закричал по-татарски: «На смерть!» Поредевшая Золотая сотня отозвалась сзади нестройным хором, после чего вдруг стало удивительно тихо, и Марко заметил, что с каждым его шагом навстречу призрачным воинам их тела становятся всё более видимыми, всё более плотными.

Он сделал несколько ложных выпадов и внезапно прыгнул вперёд, словно бы весь вытянувшись в меч, целя в горло ближайшему призраку. И струи песка, опережая поющую сталь, вонзились в цель. Клинок отозвался мягким шипением, словно войдя в воду; запястье, ожидающее столкновения с твёрдой целью, удивлённо сыграло, и укол завершился неловким росчерком, запятой. Марко приземлился в пыль и замер, почти полностью распластавшись в приседе. Песок танцевал вокруг него, поднимая и опуская смерчики, похожие на крохотные сторожевые башни.