ночь на девять исполинских засовов, слегка подсвеченные снизу слабыми бумажными фонарями, прибитыми к безветренной темноте, ворота в этот момент показались Марку символом разделения миров на тот, что доступен обычным чувствам, и тот, что начинается во сне.

Как-то машинально, не вдумываясь в то, что делает, сосредоточившись исключительно на собственных мельтешащих чувствах, Марко условным посвистом подозвал дежурного десятника, показал пайцзу, велел подать люльку, тут же плачущим котёнком заскрипевшую на лохматых верёвках, перемалываемых деревянными блоками. Вошёл в неё, кивком поздоровавшись с тощим маленьким лучником, взялся за верёвку, чувствуя её биение, напомнившее биение лесы, когда крупная рыбина, разрывая рот крючком, пытается утянуть лодку в морскую синюю тьму. Люлька пошла наверх. Но вместо радующей глаз панорамы дворца зрачок нашарил только подслеповатую тьму, лишь местами подмазанную охристым отсветом огней, притушенных новолунием.

Бесконечное движение люльки в темноте завершилось резким рывком, когда страховочный узел на потяжелевшей от тумана верёвке тихо стукнул в блок. Марко перешагнул борт, прошёл по смотровой площадке, почти бегом пересекая стену, вошёл в следующую люльку и, когда она пошла вниз, постанывая и кряхтя, невольно сравнил себя с ныряльщиком, уходящим в ночную воду. Жемчуг или акула? Что ждёт меня сегодня? Он вздрогнул всем телом от неприятной мысли, вздёрнулся куском мяса на собственный позвоночник, как на шампур, встряхнулся по-пёсьему, прогоняя брызги тумана, так и льнущего к телу через невидимые прорехи между плетением хлопковой нити.

Бум, сказала верёвка, ударяя в блок страховочным узлом. Бум, отдалось в днище, когда, обитое войлочным валиком, оно коснулось земли. Марко перебрался через борт, ступил на мягкую полосу вспаханной на ночь земляной полосы, поворотился и лишь слегка зацепил взглядом, как люлька растворяется в темноте, уплывая вверх. Он слегка помедлил, пытаясь высмотреть патруль. Надо было идти. Идти. Он повторил это слово как приказ. И сделал шаг. Потом ещё один. И ещё.

Старый даос сидел неподалёку, напоминая утёс, до которого нужно было добраться задыхающемуся от усталости ночному пловцу- контрабандисту, что старается грести без единого всплеска. Марко аккуратно нащупывал подошвами полосу вспаханной земли, тянувшейся вдоль дворцовой стены, чувствуя, как мягкая грязь всасывает в себя стопу подобно болоту. Страх никак не хотел уходить, неповоротливым слизнем копошась где-то внизу живота.

Шаг. Ещё один.

Седой Ху, неподвижный, как камень, разумеется, никак не отреагировал на приближение Марка. Посох с привязанной тыковкой-горлянкой тихо-тихо шуршал амулетами, притороченными к его кривому навершию, и казался куда более живым существом, чем его хозяин, погружённый в добровольную немоту. Чем ближе к старому даосу подходил Марко, тем сильнее он чувствовал странный дурной ветер и тем сильнее бесились дорожки песка под его ногами.

Шаг. Ещё шаг. Ещё один.

Глупо было бы ожидать, что безмолвный старец заговорит, подумал Марко. Поэтому он достал из-за пазухи кожаный мешочек и покачал его. В темноте что-то блеснуло. Створки век распахнулись, на перепаханном жизнью лице даоса сверкнули узкие щёлочки глаз. Ясных, как у юноши. Марко не успел уловить его движения, но меньше чем через мгновение даос уже стоял совсем рядом, протягивая к амулету жёлтую руку с тяжёлыми ромбовидными ногтями. Марко чудом успел отдёрнуть мешочек и, еле уворачиваясь от молниеносных выпадов старика, вытряхнул нефритовую заколку на ладонь. И, как только заколка Люя холодно легла в его ладонь, даос немедленно замер, опасливо следя за каждым движением Марка.

— Рад приветствовать вас, благородный мастер Ху, — как можно почтительнее произнёс Марко.

— Эта вещь не принадлежит вам, — не отвечая на приветствие, ответил даос.

— Эта вещь как раз таки принадлежит мне. Она подарена мне в обмен на некую драгоценность, — усмехнулся Марко.

Даос неприязненно поморщился.

— Но я принёс её вам, — продолжил Марко. — И мог бы вернуть эту реликвию, принадлежавшую, как я слышал, вашему славному ордену.

— Я мог бы забрать её… — высокомерно начал говорить даос, но Марко моментально пресёк его:

— Стоит мне шевельнуть кистью, и заколка обратит вас в живой труп, и мы оба это знаем. Я не требую от вас вежливости, будучи в ваших глазах поганым варваром-лаоваем. И прекрасно осознаю это. Но вы будете делать то, что я скажу. Потому что, в противном случае, я уничтожу реликвию, растерев её в пыль и развеяв эту пыль с дворцовой стены.

— Что вам угодно? — спросил даос, сверкая глазами из-под снежно-белых бровей.

— Мне угодно знать, где находится Чиншин.

Даос внезапно сморщился, будто хлебнув уксуса, и мелко-мелко затрясся от смеха.

— Чиншин растворён в пространстве, его дух незыблем и свободен, — ответил даос. — Как вы собираетесь ловить его?

— А я вас не про дух спрашиваю, — зло ответил Марко и угрожающе поднял над головой палочку.

— Хм… — пробормотал даос и задумался.

— Вы покажете мне, где находится его тело.

— Это довольно сложно, — ответил даос.

— Нет, не сложно. Потому что, когда небо над горизонтом станет серым от подступающего рассвета, вы впустите меня в свой сон и покажете мне, где искать тело Чиншина. Тогда утром заколка Люя Бессмертного будет вашей.

— Пусть будет так, — кивнул даос.

— Ещё бы не будет, — криво усмехнулся Марко. Ему до боли хотелось заехать кулаком в это высокомерное лицо. Тьфу. Безмяте-е- ежные! Даосы, повелевающие реальностью! Ярмарочные клоуны. Такие же жадные и трусливые, как и все остальные.

Он повернулся и растворился в темноте. Шелестя завитками, песчаная дорожка последовала за