декабристы. Вспомнили, что Михаил Николаевич Муравьев тоже был членом Союза благоденствия, но потом разочаровался и отказался от революционных методов, которые совсем недавно во Франции ничего не дали, кроме диктатора Наполеона и Людовика Восемнадцатого. И в последующем – две революции, и наконец пришел Наполеон Третий с теми же диктаторскими замашками.

Еще тридцать лет назад, в период мятежа поляков 1831 года, жестоко подавленного, Муравьев был назначен военным губернатором в Гродно и проявил себя достаточно суровым по отношению к полякам, потом он был назначен военным губернатором в Минскую, потом – в Курскую губернию, через несколько лет министр финансов Канкрин, женатый на Муравьевой, назначил его директором департамента податей и сборов, естественно с дозволения императора Николая Первого, в апреле 1857 года Муравьев был назначен министром государственных имуществ и был известен как ярый крепостник, возражавший против всяких реформ в крестьянском деле, был ярым полемистом против Николая Милютина и его группы реформаторов. Таких полемистов против Николая Милютина было много, но потом под напором Александра Второго количество их поуменьшилось, и остались самые принципиальные, среди них был и Муравьев. Но наступила пора гласности, которую в канцеляриях называли «проклятой», появились рескрипты и указы императора. Приходилось ему угождать императору и противодействовать «красным», так называли всех тех, кто противостоял бюрократическому режиму императорского двора. Тут Муравьев противостоял великому князю Константину Николаевичу, стоявшему на стороне «красных».

«День именин М.Н. Муравьева, 8 ноября, послужил поводом к новым в честь его овациям. Отовсюду полетели в Вильну поздравительные телеграммы; утром на прием к имениннику съехалось огромное число служащих чинов, представителей разных сословий и местностей, духовенство всех исповеданий; депутаты подносили адреса и иконы, – вспоминал Дмитрий Милютин. – В самой Вильне собрана была по добровольной подписке значительная сумма на сооружение церкви во имя архистратига Михаила: при поднесении Михаилу Николаевичу этого пожертвования, депутацией представлено было ему самому указать место для возведения этого храма. Наконец, прибывший из Петербурга камергер Шевич поднес Муравьеву икону св. Архистратига Михаила при коллективном письме от петербургского кружка почитателей его. Мысль этой манифестации принадлежала графине Антонине Дмитриевне Блудовой, которой удалось собрать до 80 подписей (в числе их была и моя)».

Камергер Шевич был внуком графа Д.Н. Блудова.

Михаил Николаевич прислал каждому из подписавших письмо благодарность за память о нем, «когда Провидению и августейшему монарху нашему угодно было избрать меня деятелем и споспешни-ком к подавлению крамолы и мятежа в здешнем крае», «в минуту решительной борьбы в этой стране коренного русского населения с чуждым элементом, посягнувшим на уничтожение здесь православия и русской жизни».

Другая точка зрения, идущая тоже от представителя высшего света князя Петра Долгорукова, выражена в одном из парижских изданий в конце ноября 1863 года:

«Из этого краткого жизнеописательного очерка можно видеть свойства Муравьева: ум замечательный, трудолюбие, имеющее подспорьем железное здоровье, энергия, предприимчивость, но вместе с тем лукавство, себялюбие непомерное, жестокость, способная дойти до свирепости, корыстолюбие алчное, ненасытное, полная и безграничная безразборчивость в достижении своих целей, как властолюбивых, так и денежных.

Если бы Муравьев жил в государстве, имеющем устройство разумное, на законах основанное, в государстве, где существовали бы полная гласность и Дума выборных людей для проверки действий чиновников и для наблюдения за исполнением законов, там его пороки не имели бы возможности разыграться, а его качества, его высокие умственные способности, трудолюбие, предприимчивость и энергия имели бы широкий простор для своего развития и для принесения отечеству благотворных плодов. Но рожденный в стране, где высшие должности достигаются не по указанию общественного мнения, а по прихоти дворни царской, Муравьев, одаренный от природы всем необходимым для государственного мужа в стране закона и свободы, явился в стране своеволия и бесправия палачом и придворным холопом…

Кого же винить в этом?

Виноваты не люди, а образ правления, тяготеющий над Россией…»

Петр Долгоруков, эмигрировавший в Париж и установивший связи с Герценом, был противником самодержавия, подчинения Польши России, ратовал за то, чтобы немедленно дать конституцию России, предоставить Польше полную самостоятельность и независимость, за то, чтобы и Северо-Западный край, каждый его уезд «свободно, всеобщей подачей голосов» решил, с кем он остается, с Польшей или Россией. «Если из семисот уездов империи Всероссийской убавится дюжина или полторы дюжины уездов, сила России не уменьшится, а зато честь русская высоко вознесется тем, что никого не будут принуждать быть русским, принуждать мерами насильственными и кровавыми, мерами гнусными, позорными для тех, которые их употребляют, и что каждый из граждан России будет гордиться тем, что он русский!»

Две эти различные точки зрения по отношению к генерал-губернатору Муравьеву, быстро наведшему порядок в Северо-Западном крае, свидетельствуют лишь о том, что в русском обществе, среди многих, существовало два направления – патриотическое и космополитическое, одни стояли за самостоятельный путь развития русского общества, независимый от западных установок, другие толкали Россию идти западным путем, а это – конституция, выборы представительных учреждений, без которых невозможно управление страной, самоопределение местных органов власти..

Александр Второй метался между этими двумя направлениями, как парусный корабль, попавший под морской переменный ветер, клонился то в одну, то в другую сторону. И эти метания в политической жизни были заметны в русском обществе, особенно четко это проявлялось в кризисных обстоятельствах, как это случилось и во время Польского восстания. Муравьев был за суровые методы подавления государственного мятежа, пойманные мятежники представали перед военным судом, многие были сосланы, вожди были казнены. Берг был окружен поляками, опутан лестью, он делал все, чтобы заслужить благодарность императора, но лесть делала свое дело, порой он уступал своим принципам, угождая Польскому восстанию. Он делал то, что было свойственно некоторым членам царского кабинета министров, тем, которые стояли за безнравственные, космополитические принципы управления страной.

Комиссия под управлением Николая Милютина имела превосходные условия для работы, высказывались различные точки зрения, но талант организатора подавлял разногласия, находил приемлемые для всех формулы, и дело подвигалось. Генерал Берг почувствовал, что комиссия предлагает такие реформы в сельском хозяйстве Польши, которые аристократия, помещики и даже шляхта не могут принять, Бергу казалось, что реформы слишком демократичные и либеральные. В заграничной прессе из Варшавы начали поступать злостные нападки на комиссию, клеветнически извращающие суть предложений ее. Николай Милютин торопился представить предварительные принципы реформы. В начале ноября 1863 года он писал Дмитрию Милютину: «О затруднении в наших работах я выразился сколь можно мягче; в действительности же все здешнее гражданское управление, показывая наружное повиновение, не только не обнаруживает ни малейшего сочувствия к восстановлению русской власти, но очевидно этому противудействует. Наша главная забота – найти средства для исполнения придумываемых реформ, и над этим мы более всего ломаем себе головы. Теперь мы начинаем проектировать заключения, которые я предъявлю графу Бергу и Муравьеву. От первого нелегко будет получить искреннее и категорическое мнение… Мы каждый день убеждаемся все более и более, что мешкать решительно нельзя. До весны остается так мало времени, что страшно подумать, как успеем мы справиться, если желаем что-нибудь сделать серьезное…»

Недоволен был Николай Милютин и тем, что генерал Берг придумал для него должность вице- президента Административного совета царства Польского, недоволен именно тем, что он как наместник может сам назначить, не спрашивая ни мнения императора, ни мнения Николая Милютина. Однако опасения Николая Алексеевича оказались напрасными, граф Берг представил положительное заключение на представленный предварительный проект для императора, несколько часов беседовали и с Муравьевым, который тоже одобрил начинания комиссии.

26 ноября Николай Милютин и члены его комиссии прибыли в Петербург.

По предложению генерала Муравьева помещики Северо-Западного края должны были жить в своих имениях, а чтобы хоть как-то возместить огромные расходы на подавление восстания, на них был наложен контрибуционный сбор, до 18 процентов от доходов платило высшее католическое духовенство.

Через несколько дней Николай Милютин был принят императором и доложил о проекте преобразований