Рима» и вечерами усиленно расспрашивала отца, выясняя, врет Колин Маккалоу или нет.

Белая полоса была широка, как Невский проспект, которому Гоголь настоятельно советовал не доверять, и сроду не ходивший в баловнях Фортуны Шульцов чувствовал себя странно. Работы это, само собой, не отменяло. Консультант поправил галстук и профессорским шагом вошел в декорированный анубисами и осирисами кабинет. Облаченная в последние достижения китайско-турецкого ширпотреба клиентка напряженно слушала астролога и явно ничего не понимала. Бориса, когда он консультировал, не понимал никто, хотя о политике и о том, как нам обустроить все, астролог рассуждал вполне доходчиво, пусть и безапелляционно. Осуществись его мечта, Борис стал бы депутатом не хуже прочих.

– Транзитный Меркурий, – зачитывал он, – идет по восьмому дому, где находятся натальные Сатурн и астероид Церера…

Клиентка судорожно вздохнула, Шульцов покосился на Ольку, та подмигнула, но как-то не залихватски. Борис покончил с Меркурием и взялся за попятную Венеру. Прежде он преподавал физику и астрономию, и в его консультациях была сплошная математика, то бишь цифры. Переводить оные на человеческий язык астролог не умел, но называл это принципиальностью – супруг хозяйки, он мог себе это позволить. Собственно, первейшей обязанностью историка-консультанта и была трактовка расчетов по Гомеру, Куну, Спадникову и умнице Юнгу.

Борис отложил бумажку.

– Есть вопросы? – спросил он.

– Это… Это очень опасно? – пролепетала слушательница, и Шульцову вспомнились детство и соседка. Заведующая мебельным магазином, она ходила в каракулевой шубе, ее ногти и губы пламенели, пальцы были унизаны кольцами со здоровенными псевдорубинами, а в югославском шкафу стояли макулатурный Дюма и Дрюон. Обладательница книжных сокровищ вела себя не то чтобы нагло, но явно ощущая свое превосходство. Пока не заболела и не примчалась к подполковнику медслужбы Шульцовой. Подробностей семилетний Олежек не знал, но заданный уже в дверях изменившимся до неузнаваемости голосом вопрос запомнил.

– Это очень опасно? – спросила соседка, и бабушка ответила, что это не опасно, но серьезно.

– Это серьезно, – ответила за Бориса Ольга, – но не фатально.

Борис снисходительно кивнул и удалился. Еще одной его привилегией было право на вытянутый свитер в помещении центра.

– Олег Евгеньевич, – деловым голосом окликнула Комарова, – вам не кажется, что попятная Венера…

Пора было браться за дело. Особо состоятельной клиентка не казалась, а лодочники Ра брали недешево, и деньги эти, чтобы не чувствовать себя совсем уж свиньями, приходилось отрабатывать.

Они провозились больше часа, к концу приема историк чувствовал себя выжатым лимоном. Олька, кажется, тоже.

– Диабет, чтоб мне сдохнуть. – Колоколька устало прикурила. – Стремительно прогрессирующий, отсюда и нагноения и прочие прелести. Надеюсь, хоть теперь эта дура сдаст кровь на сахар… Ты зачем Эдипа приплел?

– Он спорил с судьбой, а тут на человека кирпич за кирпичом валится.

– Давай дальше без Эдипа, ладно? Его Фрейд дискредитировал. Кажется, скандал на вахте… Пойду гляну. Чай поставь.

В суть доносящегося из холла спора Шульцов не вслушивался, потому и узнал голос. Не поверив своим ушам, вылетел за дверь, увидел клиентку в берете и в профиль. Ошибки не случилось – это в самом деле была контролерша из «Автово».

– Ты чего выскочил? – удивилась уже за кофе Олька. – Озарение?

– Да нет, совпадение. Наша клиентка не пускала в метро Сашу Колпакову, и было это, как сейчас помню, первого ноября. Я ехал на ученый совет…

– За подложенной свиньей ты ехал, – уточнила Колоколька. – Питер, конечно, город маленький, только Саша Стаса и то не обидит.

– Не обязательно Саша…

– Полагаешь, она нахамила Кашпировскому? Ладно, черт с ней, мне ее больше не жалко. Почти… Ты мне что-то рассказать грозился?

– Мой сосед разузнал-таки про Гениных невест. Убийства исключаются. Под машину никто никого не толкал, было скользко, а водитель не сменил резину. Ничего общего ни с пострадавшей, ни с ее окружением. Вину признал, отсидел. То же и с хулиганами. Дело было на практике, местные парни полезли к студентам. Никто не мог предположить, что одна из девушек бросится разнимать драчунов. Кто-то ее толкнул, она упала, ударилась о край ступеньки. Умерла на месте.

– Везет нам на совпадения…

– Ты дальше послушай. Аркадий Филиппович выяснил, что отец Геннадия умер после операции – не перенес наркоза. За восемнадцать лет бренный мир покинуло девять коллег нашей дамы. Для кафедры, причем не очень старой, многовато. Ни одного дела не возбудили, все чисто, но сейчас кое-кого расспросили. Семеро покойных были в ссоре с интересующей нас личностью. И еще. В прошлом году умер студент, написавший на нее жалобу. Осложнение на почки после гриппа.

– Прямо не дама, а анчар какой-то. – Олька угрюмо ткнула кнопку подостывшего чайника. – Вот так суеверными и становятся… Саврасовым звоним?

– Придется… Дурацкое положение. Словно выглянул в окно, а там Нибиру летит.

– Нибиру еще никого не пришибла, – рассеянно вступилась за фантом Колоколька. – Не сосуля, чай! Алик! Постой-ка…

– Что?

– С чего бы твой сосед не просто выполнил забесплатно твою просьбу, но и перерыл вокруг свекрови все? Да еще отправил искать защиты сразу и у бога, и у чертей?

Саше было и досадно, и стыдно, но пан Брячеслав – девушку все же приучили так его называть – сделал верный ход. Стыд, досада, ощущение какой-то неправильности при виде Дени запихивались куда-то глубоко. Словно разбросанные вещи по дальним углам в ожидании гостей. То, что в обмане рано или поздно придется признаться, девушка понимала, но раз за разом откладывала разговор. До прощания, до следующей встречи, до понедельника, потом давала себе слово написать и… отправляла новое стихотворение. Брячеслав Виленович в самом деле угадал, что она хотела бы сказать, если б только умела!

– Ты – неплохой пейзажист, – сказал Дени и подозвал официантку: – Счет, пожалуйста… Но заявлены десять строчек, а их двенадцать, это портит впечатление. У тебя:

Замени «дюжиной неясных строчек»… Или «коротких», или… Короче, подумай. Так… С нас тысяча девятьсот на двоих. Нехило.

– Дени…с Анатольевич, давайте я карточкой расплачусь.

– Если тебе так удобней. Ты к метро? Тогда поторопись.

Саша быстро кивнула. Ее третий «здоровый» вечер выдался изумительным, но приближающаяся полночь напоминала о том, что карета станет тыквой, метро закроется, а дома… Мама звонила дважды, но Дени успел предупредить официантку, и Саша смогла передать трубку «однокашнице», у которой якобы ксерила конспекты. Официантка, сама студентка, не оплошала, но с тех пор прошло два часа.

– Когда приедешь, сообщи, – попросил Дени, и Сашиной души коснулась пушистая, полная весны верба.

– Конечно!

Скользя, она бежала по вновь ставшим льдом лужам и почти пела. Вокруг было светло, будто в июне, – не от реклам, от любви. Она, так боявшаяся ходить вечерами одна, о ночных опасностях забыла и думать. Уже возле самого метро потянуло свернуть к Неве; желание было таким острым, что Саша едва не