мужественный из-за того, что помогаю тебе, то они дураки.

– Но…

– Но ничего. Иди. Уходи отсюда.

– Но…

– Я не собираюсь спорить. Если ты не сядешь, я отнесу тебя туда и привяжу к тому пню.

Ее ошеломленный вид сменился недовольством.

– Вот как?

– Да. Теперь иди! – зашумел он от раздражения, когда она неохотно уступила свое место у корыта. – Упрямая, не так ли?

– Говори за себя. Ты мог бы учить мула упорству.

– Не я. Я не упрям. – Расстегнув пояс, он снял кольчугу и повесил ее на передний столб палатки, затем стянул перчатки и засучил рукава рубахи. Воздух холодил его кожу, и белье было все еще холодным – так как лежало на стиральной доске – но он не возражал, потому что вода была теплой, и скоро ткань согрелась. Пенистые переливающиеся пузырки появились вокруг его запястий, поскольку он растянул ткань на всю длину доски.

Он огляделся и обрадовался, увидев, что Катрина отдыхает на пне, по крайней мере на столько, на сколько можно отдохнуть на столь твердом сидении.

– Хочешь ромашкового чая? – спросила она. – Гертруда принесла мне свежих ромашек сегодня. Я могу сделать чаю для нас обоих.

– С удовольствием.

Наступило дружелюбное молчание, когда Роран продолжил стирать оставшееся белье. Работа перевела его в хорошее настроение. Он любил делать что-то руками, не размахивая молотом, а близость Катрины создала для него чувство глубокого удовлетворения.

Он почти закончил выжимать последнюю вещь, а его недавно налитый чай ждал его рядом с Катриной, когда кто-то прокричал их имена. Рорану потребовалось время, чтобы понять, что это был Балдор, бегущий к ним через грязь, переплетающуюся между мужчинами и лошадями. Он носил изъеденный кожаный передник и тяжелые, перчатки длиной до локтя, которые были измазаны сажей и так изношены, что пальцы были столь же твердыми, гладкими и блестящими, как полированные раковины черепахи. Кусок оторванной кожи сдерживал его темные, косматые волосы, и хмурые морщинки на его лбу. Балдор был меньше чем его отец, Хорст, и его старший брат, Олбрих, но сравнивая с кем-то другим, он был крупным и хорошо мускулистым – результат того, что он провел детство, помогая Хорсту в его кузнице. Ни один из них троих не сражался в тот день – квалифицированные кузнецы были обычно слишком ценны, чтобы рисковать ими в сражении – хотя Рорану было жаль, что Насауда не позволила им сражаться, поскольку они были способными воинами, и Роран знал, что он мог рассчитывать на них даже при самых страшных обстоятельствах.

Роран положил белье, размышляя что могло случится. Катрина встала с пня, и подошла к нему.

Когда Балдор достиг их, они подождали несколько секунд пока он отдышится. После чего, в спешке, он сказал:

– Идите быстрее. У матери начались схватки и…

– Где она? – резко просила Катрина.

– В нашей палатке.

Она кивнула. – Мы будем там настолько быстро, насколько сможем.

С благодарностью на лице, Балдор повернулся и побежал прочь.

Как только Катрина вернулась в их палатку, Роран вылил содержимое тазика в огонь, затушив его. Поленья зашипели и затрещали от воды, и облако пара взметнулось, вместо дыма, наполняя воздух неприятным запахом.

Страх и волнение подстегивали Рорана, заставляя двигаться быстрее. – 'Надеюсь, она не умрет.' – думал он, вспоминая разговор среди женщин о слишком длинных сроках беременности в ее возрасте. Ведь Элайн всегда была добра и к нему, и к Эрагону.

– Ты готов? – Спросила Катрина, выходя из палатки и завязывая синий шарф вокруг головы и шеи.

Он схватил молот и засунул его за пояс.

– Готов. Пошли.

– Я здесь, моя Госпожа. Вы больше не нуждаетесь в них. Я думаю так будет лучше.

С мягким шелестом последняя полоса ткани соскользнула с предплечий Насуады, когда ее служанка Фарика сняла повязки. Насауда носила бинты с того дня, когда она и военачальник Фадавар проверили храбрость друг друга в Испытании Длинных Ножей.

Насуада стояла и смотрела на длинные, рваные гобелены, усеянные отверстиями, в то время как Фарика проявляла внимание к ней. Потом она опустила свой взгляд. После Испытания Длинных Ножей она опасалась смотреть на свои руки, раны на них казались настолько ужасными когда были свежими, что она не могла их видеть пока их почти не залечили.

Шрамы были асимметричны: шесть лежали поперек её левого предплечья, три на правом. Каждый шрам был прямым 3-4 дюйма длиной, за исключением нижнего на правой руке, это случилось в тот момент, когда она потеряла самообладание, и её рука дрогнула, этот шрам был вдвое больше других. Кожа вокруг шрамов была розовой и сморщенной, в то время как сами шрамы были лишь немного светлее, чем остальная часть её тела, за что она была очень благодарна. Она боялась, что они могли бы в конечном итоге стать белыми или серебристыми, что сделало бы их более заметными. Шрамы поднялись над поверхностью её рук примерно на четверть дюйма, и выглядело это так, как будто ей вставили стальные стержни под кожу.

Насуада рассматривала шрамы с двойственными чувствами. Её отец обучил её обычаям её народа, когда она была маленькой, но она провела всю свою жизнь в окружении варденов и гномов. Единственные ритуалы кочевых племен, которые она наблюдала, были связаны с их религией. Она никогда не стремилась освоить Танец Барабана, ни участвовать в трудном Вызове Названий, ни (и это самое главное) в Испытание Длинных Ножей. И все же вот она, еще молодая, еще красивая, но уже носящая эти девять шрамов на предплечьях. Она, конечно, может приказать магам убрать эти шрамы, но тогда она лишится своей победы, и кочевые племена откажутся от неё как от своего правителя.

В то же время она сожалела, что ее руки больше не были гладкими и больше не будут привлекать восхищенные взгляды мужчин, но она также гордилась шрамами. Они были доказательством ее храбрости и видимым признаком ее преданности варденам. Любой, кто смотрел на нее, видел силу ее характера, и она решила, что это значит для нее больше, чем красота ее рук.

– О чем ты задумался? – спросила она, и протянула свои руки к королю Оррину, который стоял у открытого окна, изучая город внизу.

Оррин повернулся и нахмурился, под глазами залегли темные круги, лоб покрыт морщинами. Он сменил свою броню на красную тунику и плащ, отороченный белым горностаем. – Я считаю что неприятно смотреть на… – Продолжал он уже повернувшись лицом к городу, – человека в доспехах, мне кажется что это не очень подходит для высшего света.

Насуада смотрела на свои руки еще одно мгновение.

– Нет, я не думаю, что это так. – Сказала она, поправив кружевные манжеты на рукавах и отпустив Фарику. Затем пересекла роскошный сотканный гномами ковер в центре комнаты, чтобы присоединиться к Оррину в осмотре разрушенного сражением города, при котором она с радостью заметила, что все кроме двух пожаров вдоль западной стены были потушены. Тогда она перевела свой пристальный взгляд на короля.

За то короткое время, как вардены и жители Сурды начали свой завоевательный поход по землям Империи, Насуада следила за тем, как Оррин становился более серьезным, его оригинальность и эксцентричность сменялись мрачной внешностью. Сначала она приветствовала изменения, потому что она чувствовала, что он становится все более зрелым, но так как война затянулась, ей стало не хватать его