– Их план не будет работать, если не будет тебя и Эрагона. Вы проявили себя наиболее мужественно.

Роран издал короткий смешок:

– Ха! А знаешь, почему? Я скажу тебе. Ни один человек из десяти на самом деле не готов напасть на врага. Эрагон не видит этого, он всегда на передовой, но это вижу я. Большинство мужчин пятятся, и не борются, если они не загнаны в угол. Или они машут руками, и создают много шума, но на самом деле не делают ничего.

Катрина посмотрела в ужасе.

– Как такое может быть? Неужели они все трусы?

– Я не знаю. Я думаю… Я думаю, что, может быть, они просто не могут заставить себя посмотреть человеку в лицо, и убить его, хотя кажется, для них достаточно легко убивать солдат, обращённых к ним спиной. Так они ждут, что другие сделают то, чего они не могут. Они ждут людей, подобных мне.

– Как ты думаешь, люди Гальбаторикса тоже идут в бой неохотно?

Роран пожал плечами.

– Может быть. Но у них нет выбора, кроме как подчиниться Гальбаториксу. Если он приказывает им сражаться, они сражаются.

– Насуада могла бы сделать то же самое. Она могла бы приказать своим магам сделать так, чтобы никто не уклонялся от своих обязанностей.

– Но какая тогда разница будет между ней и Гальбаториксом? В любом случае, вардены это не одобрят.

Катрина прекратила свою стирку, чтобы подойти и поцеловать его в лоб.

– Я рада, что ты можешь делать то, что делаешь, – прошептала она. Она вернулась к тазику и начала тереть другую полоску грязного белья о стиральную доску. – Я почувствовала что-то раньше… кольцо…Я подумала, что возможно что-то случилось с тобой.

– Я был в гуще сражения. И не удивительно, что ты ощущала эту боль время от времени.

Она остановилась, оставив свои руки в воде:

– Я не ощущала подобного раньше.

Он осушил кружку эля, стремясь отсрочить неизбежное. Он надеялся избавить ее от подробностей своей неудачи в замке, но было видно, что она не успокоится, пока не узнает правду. Попытка убедить ее привела бы к еще худшим событиям, чем те, которые произошли. Тем более, было бессмысленно о чем не рассказать, потому что новости скоро будут известны всем варденам.

Поэтому он сказал ей. Он рассказал ей о немногом, пытаясь сделать менее значительным крах стены, чуть не убившей его. Тем не менее, ему было трудно все это описать, и он говорил сбивчиво, пытаясь подобрать правильные слова. Когда он закончил, он замолчал, растревоженный воспоминанием.

– По крайней мере, ты не ранен, – сказала Катрина.

Он поранил губу кружкой. – Нет.

Шум выливаемой воды исчез, и он почувствовал ее тяжелый взгляд на себе.

– Вы столкнулись с более большой опасностью, чем раньше.

– Да… я полагаю.

Ее голос смягчился. – Что произошло потом? – Когда он не ответил, она спросила, – Нет ничего такого, о чем ты мне не мог бы рассказать, Роран. Ты знаешь это.

Он поранил кончик правого большого пальца, когда снова взял кружку. Он потер раненый участок об указательный палец несколько раз. – Я думал, что умру, когда стена упала.

– Любой мог подумать.

– Да, но дело в том, что я не возражал. – Он посмотрел на нее мучительно. – Неужели ты не понимаешь? Я сдался. Когда я понял, что я не сбегу, я сдался так послушно, как ягненок, которого ведут на бойню, и я… – Замолчав, он уронил кружку и спрятал лицо в ладонях. Из-за отека в горле было трудно дышать. Потом он почувствовал легкое прикосновение рук Катрины на плече. – Я сдался, – прорычал он, испытывая ярость и отвращение к самому себе. – Я просто прекратил бороться… за тебя… за нашего ребенка. – Он подавился словами.

– Шшш, шшш, – прошептала она.

– Я никогда не сдавался прежде. Ни разу…даже, когда раззаки украли тебя.

– Я знаю, ты не сдался.

– Это битва должна закончиться. Это не может больше продолжаться…я не могу…я… – Он поднял голову и был напуган тем, что она тоже плачет. Стоя, он обнял ее и прижал к себе. – Мне жаль, -воскликнул он. – Мне жаль. Мне жаль. Мне жаль… этого больше не произойдет. Никогда. Я обещаю.

– Меня не волнует это, м сказала она, ее голоса было не разобрать из-за его плеча.

Ее ответ обжег его. – Я знаю, я был слаб, но мое слово по-прежнему должно что-то значить для тебя.

– Я не это имела ввиду! – воскликнула она, и отодвинулась дальше, чтобы осуждающе посмотреть на него. – Ты иногда такой идиот, Роран.

Он мягко улыбнулся. – Я знаю.

Она обняла его за шею. – Я никогда не буду думать о тебе хуже, независимо, что ты чувствовал, когда рухнула стена. Все что имеет значение, это то, что ты еще жив… Существовало ли что-то, что бы ты смог сделать, когда рухнула стена, а?

Он покачал головой.

– Тогда ты не должен стыдиться. Если ты смог бы остановить это, или у тебя была бы возможность сбежать, но ты не воспользовался ее, то ты потерял бы мое уважение. Но ты сделал все что смог, и когда ты ничего не смог сделать больше, ты примирился со своей судьбой, и ты не ругался с ней. Это мудрость, не слабость.

Он наклонился и поцеловал ее в бровь. – Спасибо.

– И, насколько мне известно, ты храбрейший, сильнейший, добрейший человек во всей Алагейзии.

На этот раз он поцеловал ее в губы. Потом, она засмеялась, коротким, быстрым освобождением от накопившегося напряжения, и они стояли, покачиваясь вместе, как будто танцуют под мелодию, которую только они могли слышать.

Затем Катрина игриво оттолкнула его и пошла закончить стирку, а он уселся на пенек, довольный в первый раз после битвы, не смотря на многочисленные ранения.

Роран наблюдал за воинами, лошадьми, случайным гномом или сильным ургалом проходящими мимо их палатки, отмечая их раны и состояние их оружия и брони. Он попытался измерить общее настроение варденов; единственный вывод, который он сделал, состоял в том, что все, кроме ургалов нуждались в хорошем сне и приличной еде, и что всех, особенно ургалов, нужно было отмывать с головы до пят щеткой для борова и ведрами мыльной воды.

Он также наблюдал за Катриной, и он видел, как она работала, ее сперва хорошее настроение постепенно исчезло, и она становилась все более раздражительной. Она продолжала тереть и тереть несколько пятен, но без особого успеха. Хмурясь, она начала что-то разочарованно бормотать.

Наконец, когда она бросила комок ткани на стиральную доску, расплескав пенистую воду на несколько футов в воздух, и облокотилась на корыто, сжав плотно губы, Роран поднялся с пня и подошел к ней.

– Давай я, – сказал он.

– Это будет не уместно, – пробормотала она.

– Ерунда. Пойди сядь, я закончу.

Она покачала головой. – Нет. Это ты должен отдыхать, а не я. Кроме того, это не мужская работа.

Он фыркнул от смеха.

– Это согласно чьему закону? Работа, мужская или женская, является потребностью любого человека, которую нужно сделать. Иди сядь, ты будешь чувствовать себя лучше если не будешь стоять на ногах.

– Роран, я в порядке.

– Не глупи. – Он нежно пытался оттолкнуть ее от корыта, но она отказалась сдвинуться с места.

– Это неправильно, – возразила она. – Что люди подумают? Она указала на мужчин спешащих по грязному переулку рядом с их палаткой.

– Они могут думать, что хотят. Я женился на тебе, а не они. Если они считают, что я менее