клятвопреступник?… Вы говорите мне одраконах, тогда объясните, почему вы убили их так много, что обречили их вид на медленное и неизбежное вымирание. И, наконец, объясните ваше плохое обращение с Эльдунари взятых в плен.' – в своём гневе она позволила себе one slip. 'вы сгибали их и разбивали, пприкозали повиноваться вашей воле. ведь правда в том что вы делает, это только эгоизм и бесконечная жажда власти.

Гальбаторикс долго стоял в молчании. потом она заметила как он скрестил руки на груди: 'Я думаю угли должы быть достаточно горячими к этому времени, Муртаг, если бы…'

Она стиснула кулаки, так что, вонзила ногти в кожу, а её мышцы начадрожать, несмотря на её усилия удержать их на месте. Один из железных прутьев соскоблился в жаровне, затем Муртаг вытащил его свободно. Он повернулся к ней лицом, и она не могла неувидеть кончик светящегося металла. Потом она посмотрела в глаза Муртагу, и увидела в ниху вину и ненависть к себе, он пытался сдерживаться, но чувство глубокой скорби преодолевало его.

'Какие же мы все дураки', – подумала она. 'Жалкие, несчастные дураки'.

После этого у нее не было больше сил для размышления, и она вернулась к своим знакомым ритуалам, цепляясь за них, чтобы выжить, как утопающий цепляется за кусок дерева.

Когда Муртаг и Гальбаторикс ушли, она испытывала слишком много боли, чтобы делать что-то, кроме как бездумно всматриваться в узоры на потолке, изо всех сил стараясь удержать слезы. Ее тело покрылось потом и дрожало, как при высокой температуре, она не могла концентрироваться на чем-то более нескольких секунд. Боль от ожогов еще не прекращалась; казалось, что ее порезали или избили; пульсирующая боль ее ран действительно становилась все невыносимее со временем.

Она закрыла глаза и сконцентрировалась на медленном дыхании в попытке успокоить свое дрожащее тело.

Когда Гальбаторикс и Муртаг навестили ее в первый раз, Насуада была более смелой. Она сыпала проклятиями и всячески издевалась над ними, пытаясь уязвить их теми или иными словами. Однако, с помощью Муртага, Гальбаторикс заставил ее страдать за ее дерзость, и столь открытый бунт потерял для нее свое очарование. Железо сделало ее робкой; даже память о нем хотелось скатать в тугой шарик. Во время их второго, последнего визита, она сказала как можно меньше, до той финальной, необдуманной вспышки.

Она пыталась проверить слова Гальбаторикса о том, что ни он, ни Муртаг не лгут ей. Она задавала им вопросы о внутренних делах Империи, о фактах, которые докладывали ей ее шпионы – чего Гальбаторикс не знал. Насколько она могла определить, Гальбаторикс и Муртаг сказали правду, но она не собиралась верить всему, что говорил король, когда у нее не было возможности проверить его утверждения.

Насчет Муртага она не была так уверена. Когда он был с королем, она не доверяла его словам, но когда один…

Спустя несколько часов после ее первого и такого мучительного разговора с королем Гальбаториксом, когда она наконец погрузилась в неглубокий беспокойный сон, Муртаг пришел в Зал Предсказаний один. Он выглядел сонным и от него разило вином. Он остановился перед плитой, на которой она лежала и посмотрел на нее с таким странным страдальческим выражением, что она не была уверена, что он собирался сделать.

Наконец он развернулся, подошел к ближайшей стене и съехал по ней на пол. Там он и остался сидеть, его колени находились напротив груди, длинные, спутанные волосы закрывали большую часть лица, а из разодранной кожи на суставах его правой руки текла кровь. Казалось прошли минуты, прежде чем он потянулся к своей темно-бордовой безрукавке, поскольку он был одет как и раньше, за исключением маски, и вынул маленькую каменную флягу. После нескольких глотков он начал говорить.

Он говорил, она слушала. У нее не было выбора, но она не позволяла себе верить его словам. Не сразу. Она знала, что все, что он делает или говорит – это обман, чтобы завоевать ее доверие.

Муртаг начал с довольно запутанного рассказа о человеке по имени Торнак, в котором упоминался несчастный случай и что-то вроде совета о том как должен жить благородный человек, который Торнак дал ему. Насуада так и не поняла, был ли этот Торнак другом, слугой, дальним родственником или всеми разом, одно она знала точно – он много значил для Муртага.

Закончив свой рассказ, Муртаг произнес, – Гальбаторикс собирался убить тебя…Он знал,что Эльва не защищает тебя как раньше, так что он посчитал это подходящим временем, чтобы тебя уничтожить. Я узнал о его намерениях совершенно случайно; мне посчастливилось оказаться рядом с ним, когда он отдавал приказ Черной Руке. – Муртаг опустил голову. – Это моя вина. Именно я убедил его доставить тебя сюда, вместо того, чтобы просто убить. Ему это понравилось; он знал, что это заставит Эрагона прибыть сюда быстрее…Это было единственным способом убедить его оставить тебя в живых…Мне жаль…Мне так жаль. – и он закрыл голову руками.

– Я бы предпочла умереть.

– Я знаю, – хрипло произнес он. – Сможешь ли ты простить меня?

На это она не ответила. Из-за его откровенности она чувствовала себя еще более неуютно. Почему он так хотел спасти ей жизнь и чего ожидал взамен?

Некоторое время Муртаг сидел в молчании. Затем, иногда всхлипывая, иногда приходя в ярость, поведал ей о своем воспитании при дворе Гальбаторикса, о недоверии и ревности, с которыми он сталкивался будучи сыном Морзана, о придворных, стремившихся использовать его, чтобы добиться расположения короля и о своей тоске по матери, которую едва помнил. Дважды он упомянул Эрагона и проклинал за то, что именно этому дураку так повезло. – Будь он на моем месте, он бы в жизни не справился со всем этим. Но наша мать предпочла увезти в Карвахолл именно его, не меня. – он сплюнул на пол.

Насуада сочла этот рассказ довольно плаксивым и наполненным жалостью к себе, так что его слабость вызывала у нее лишь презрение, пока Муртаг не начал рассказывать о том, как Близнецы похитили его из Фартхен Дура, как дурно они обращались с ним по пути в Урубаен, и как Гальбаторикс ломал его, когда они прибыли. Некоторые пытки, которые он описывал были даже хуже ее собственных, что если было правдой, давало понять, что ее положение было не таким уж плохим.

– Торн стал моей погибелью, – наконец признал Муртаг. – Когда он вылупился ради меня и мы соединились… – он покачал головой. – Я люблю его. А как же иначе? Я люблю его не меньше, чем Эрагон любит Сапфиру. В тот миг, когда я прикоснулся к нему, я пропал. Гальбаторикс использовал его против меня. Торн был сильнее, чем я. Он никогда не сдавался. Но смотреть на его страдания было выше моих сил, поэтому мне пришлось поклясться в верности королю, и после этого… – губы Муртага скривились от отвращения. – После этого он проник в мое сознание. Он выяснил все обо мне, а затем сказал мое истинное имя. И теперь я принадлежу ему…Навсегда.

Он прислонил голову к стене и закрыл глаза, и Насуада увидела как по его лицу катятся слезы.

В конце концов он поднялся на ноги, а на пути к двери остановился рядом и положил руку ей на плечо. Она заметила, что его ногти были чистыми и обрезанными, но даже близко не походили на ногти ее тюремщика. Он прошептал несколько слов на древнем языке, и спустя мгновение ее боль ушла, хотя раны выглядели по прежнему.

Когда он убрал руку, она сказала: 'Я не могу простить… но я понимаю.'

После чего он коротко кивнул и вышел, оставив ее размышлять о том, не нашла ли она нового союзника.

Насуада лежала на плитке, ее тело покрылось потом и дрожало; она поймала себя на мысли, что хочет, чтобы Муртаг вернулся, лишь бы он только снова смог освободить ее от муки.

Когда, наконец, дверь восьмигранной комнаты распахнулась, она не могла подавить свое облегчение, которое превратилось в горькое разочарование, когда она услышала шаркающие шаги своего тюремщика по лестнице, ведущей в комнату.

Как он уже делал до этого, коренастый, узкоплечий мужчина обтирал ее раны мокрой тряпкой, а затем обвязывал льнеными полотнами. Затем он освободил ее от пут и она смогла посетить уборную, она