цифры и поинтересовалась:

– А это чего?

– Два.

– Ну да?

– Два.

– По-каковски?

– По…

А правда, как сказать «по-каковски»? Горжусь тем, что быстро нашла выход из положения, немедленно затерла свои каракули и предложила:

– Напиши сама, тебе понятней будет.

Хорошо, что дальше не успела двинуться, потому что Лушка довольно бойко нарисовала на земле В, поставила знак плюс и прибавила еще одно В. И тут до меня дошло – они обозначают цифры буквами! Но почему В, а не Б? Спрашивать глупо, что это за учительница, если сама не знает? Я сделала вид, что не смотрю на ее каракули, и скомандовала:

– Теперь напиши, чему равно.

Если напишет Г, то значит, она ошиблась. Но Лушка уверенно вывела Д. Я постаралась сообразить как можно скорей, получалось, что Б просто пропускают.

– Луша, чтобы не мучиться, напиши в сторонке, я тут нарочно разровняла, всю систему…

– Чего?

– Ну, напиши: один, два, три… десять, одиннадцать (кто же их знает, как они эти одиннадцать изображают? У англичан вон название отдельное есть и для двенадцати), двадцать там… сто…

– Ага.

Лушке очень понравилось быть прилежной и понятливой ученицей, она старательно, высунув язык, рисовала на земле: А, В, Г, Д, Е, а вот потом пошли странности, которые осваивать пришлось уже мне. Следующие четыре знака не лезли ни в какие ворота: S, Z, H, а потом еще что-то похожее на греческую «фита», то есть овал с черточкой посередине, и I.

– Одиннадцать писать?

– Конечно, – важно разрешила я, старательно таращась на уже изображенное и пытаясь наспех запомнить. Получалось, что передо мной на земле написан первый десяток.

Лушка продолжила занятия арифметикой. Одиннадцать выглядело как АА. Двенадцать как АВ и так далее. Уже поняв принцип, я милосердно разрешила:

– Давай теперь после двадцати.

– А двадцать надо?

Блин, а как пишется двадцать? Хорошо, что она спросила.

– Надо.

Двадцать выглядело вполне прилично – К. Тридцать нарисовалось как Л и так далее… Было, конечно, еще много неожиданного, вроде букв кси, пси и какой-то изощренной ижицы, обозначающей 400, а звучавшей как простое И. В общем, непонятно, кто кого учил, но я сумела сделать вид, что все же я Лушку.

Мы обе устали, а потому решили урок арифметики отложить на завтра. Я подозревала, что Лушке уж очень хочется похвастать своим новым умением – нормально складывать буквицы в слова.

Так и есть, когда сестрица с перепачканными землей руками вошла в дом, у нее был такой вид, словно она только что получила первую премию на международном конкурсе!

– Ты чего это? – подозрительно покосилась на сиявшую, как начищенный котелок, дочь Анея.

Лушка только зыркнула на мать и гордо прошествовала сразу к поставцу, на котором лежало Евангелие. Взяться за него не успела, реакция Анеи была молниеносной:

– Куда грязными ручищами?!

Лушка метнулась обратно в сени с воплем:

– Я щас!

О том, что ей просто не дадут драгоценную книгу в немытые руки, новоявленная чтица не подумала. Анея покосилась на словно ополоумевшую дочь:

– Чего это она?

Я стойко молчала, не портить же Лушке праздник окончательно, и так явление новой грамотейки народу получилось смазанным.

Бедолага вернулась в дом, старательно отирая руки о свою рубаху, мельком показала их матери и снова ринулась к поставцу. Анея недоверчиво приглядывалась к дочери, из чего следовало, что раньше загнать Лушку за книгу удавалось с боем и крайне редко. Да уж, увиливать от чего-то, что ей не нравилось, моя сестрица умела…

Лушка все также важно подошла к поставцу, взяла книгу и демонстративно положила ее на стол на виду у всех. Анея и Косой, с которым тетка что-то обсуждала перед нашим приходом, наблюдали за этими маневрами молча, а Любава даже вытянулась вся, чтобы не пропустить чего интересного. Убедившись, что никто не отвлекается, Лушка важно ткнула пальцем в первую букву названия (я мысленно взмолилась: не подведи!) и объявила:

– Е.

Аплодисментов не последовало, но это ее не смутило.

– В… а… н…

После перечисления букв на обложке последовало гордое «Евангелие»! Я все же мысленно зааплодировала, остальные напряженно наблюдали. Лушка открыла книгу и… Нет, сестрица меня не разочаровала, она настолько привыкла читать буквы в бешенном темпе, что когда исчезла необходимость называть их полностью, красавица уже была готова перейти просто к скорочтению. Это как если вместо полного списка с именами и отчествами кого-то заставить читать только имена.

Вот теперь народ ахнул! Гордая собой, даже зардевшаяся от всеобщего одобрения и восторга, Лушка всем своим видом демонстрировала, что это еще мелочи по сравнению с тем, что она может.

– Это как же ты так? – Анея была явно растеряна. Я поняла, что с Лушкиной бестолковостью боролись всем миром и упорно, вместо того, чтобы просто разобраться, почему она не читает нормально.

– Настя научила, – скромно кивнула в мою сторону виновница восторгов.

– За день?

Я смущенно объяснила:

– Да она умела, только вместо букв произносила их названия.

– Это как? – усомнился Косой.

– Ну вот: есть, веди, аз, наш, глаголь…

– И все?!

– Да.

Гвалт поднялся невообразимый. Радовались все: Анея, Косой, вопила от восторга, так что дрожала крыша терема, Любава, смеялся Трофим, кряхтел Никодим, ну и, конечно, Лушка. Я тоже радовалась, вот, оказывается, как просто можно доставить удовольствие людям.

– Мы еще и быстрым счетом займемся!

После такого заявления Лушки Любава вдруг ударилась в рев.

– Ты чего?

Кажется, я уже понимала, в чем дело. Так и есть.

– Да-а… а я дура дурой останусь…

– И тебя научим, – милостиво пообещала я, немедленно вызвав у Лушки приступ ревности.

– Сначала меня!

Сначала меня саму, подумала я, пытаясь вспомнить, как обозначается какая цифра. И чего они на арабские не перейдут?

Ночью мне снились цифры, которые воевали с буквами. Победили буквы. Это означало, что мне придется обучаться счету вместе с Любавой. Но на следующий день учеба все же началась. Для справки я заставила Лушку написать на бересте весь числовой ряд, это справочное издание мне весьма помогло. Зато через две недели упорного труда мои девчонки лихо умножали даже в уме, а я ломала голову, как