Незадолго до восьми часов в палату вошел главврач и остался недоволен артистическими гривами некоторых пациентов. Пригласили парикмахера, и он остриг обросших. Доктора тоже привели себя в порядок; в свежевыстиранных белых халатах они стали похожи на учеников парикмахера. Они переходили от кровати к кровати, запоминая названия болезней, которыми страдали пациенты, на немецком и латинском языках. Медсестры щеголяли новыми фартуками; по случаю приезда начальства Берта надела бюстгальтер.

Тайхман лежал в кровати до девяти часов. Когда он вставал, в палату прибежал ассистент терапевта и сказал ему:

– Может, ваша светлость, наконец, встанет?

– Слушаюсь, господин доктор, – ответил Тайхман.

Доктор терпеть его не мог из-за того, что он служил во флоте. Вот такие были в этом госпитале врачи.

Тайхман добрался до умывальни и увидел, что кто-то занимается с уборщицей, лежащей на столе. Мужчина страшно рассердился; Тайхман, очевидно, явился в самый неподходящий момент. Он только собрался сказать: «Не психуй, дядя», – как увидел, что это Эш.

– Не обращай на меня внимания и начни снова, когда я умоюсь, – произнес Тайхман.

Эш заявил, что все это пустяки, он просто хотел попробовать, ведь, в конце концов, завтра Рождество. Потом он стал спорить с уборщицей по поводу денег; он хотел заплатить ей по минимуму, поскольку им помешали, но она заявила, что об этом надо было позаботиться заранее. Эш сказал, что сегодня все равно никто не воспользуется ее услугами. После этого он надел китель и удалился.

Умывшись, Тайхман снова лег. Эш тоже улегся в постель. Он объяснил Тайхману, что для того, чтобы иметь суждение, надо испытать в жизни все. Так что он имел дело с уборщицей из чисто исследовательских соображений. Зато теперь он знает: француженки – самые настоящие свиньи. И что самое удивительное, она очень хорошо знает немецкий. Он не может понять, как это ей удалось выучить немецкий, ведь для латинской расы это очень трудный язык. Впрочем, образованных галлов всегда тянуло к германцам, поскольку сами они имели весьма поверхностные знания; нет, они не были тупицами, просто вырождались, и им не хватало глубины. Потом он завел разговор о Ромене Роллане.

Генерал не появился ни в десять, ни в двенадцать, ни после обеда; он вообще не приехал, но велел передать, что будет завтра.

По случаю Рождества в госпитале украсили елку. Больные спели «О рождественская елка», католический священник и протестантский пастор произнесли краткие речи, а Эш тем временем читал «Миф двадцатого века» Розенберга. Он держал книгу так, чтобы ее все видели. Потом все спели «Тихую ночь», и празднование завершилось.

25 декабря Бюлов на несколько минут пришел в себя. Вечером он был в сознании целых полчаса. Врачи сказали, что он выживет.

А потом приехал генерал. Он появился ровно в десять на следующий день после Рождества. Напрасно прождав его накануне, врачи оказались совершенно неготовыми к его приезду.

Генерал был очень снисходителен. Он находился уже в середине палаты, когда кто-то наконец догадался крикнуть «Смирно!». Но он предпочел этого не заметить. Опомнившись, весь медицинский персонал забегал. Но генерал почти не обращал внимания на врачей, говорил спасибо после каждого доклада и быстро шел мимо кроватей. Он остановился только один раз, увидев пациента, сидевшего на кровати прямо, как стрела. Он спросил, почему тот так сидит, и, когда ему объяснили, покраснел. В довершение ко всему больной через мгновение, безо всякого стыда, громко крикнул, что закончил. Сестра Лизбет за спиной генерала тайком вынесла из палаты судно.

Закончив обход, генерал прочистил горло и хриплым голосом произнес:

– Желаю вам веселого Рождества.

Это всем очень понравилось; солдаты хотели поблагодарить его и пожелать ему того же, но устав не позволял этого. Устав запрещал военнослужащим благодарить старших по званию в словесной форме и предписывал им в этих случаях вставать по стойке «смирно». И больные вытянулись в струнку на своих кроватях.

Через два дня Тайхман смог уже немного поговорить с Бюловом. Потом он спустился в сад и сжег его письма. Позже он снова зашел к Бюлову и сказал, что в домике, о назначении которого они поспорили, сжигали грязные бинты. И Бюлов ему поверил.

Они слышали много хвалебных отзывов о Военно-морской академии в Фленсбурге-Мюрвике. Говорили, что преподавателями здесь служат лучшие офицеры флота; с курсантами обращаются по- человечески и дают возможность продемонстрировать, что у них под шляпой есть мозги.

Вот при каких обстоятельствах Тайхман получил первое взыскание.

По прибытии в академию их встретил у лестницы мичман, который сообщил им, где находятся их комнаты. Штолленберга он отправил в восточное крыло здания, где размещалась вторая рота, а Тайхмана и Хейне – в западное; они были приписаны к третьему взводу первой роты. Тайхман поселился с пятью другими курсантами. У них была своя гостиная, спальня и общая ванная с другой комнатой, где должен был жить Хейне. Когда Тайхман перекладывал свои вещи в рундук, дверь открылась, и кто-то заорал:

– Мне нужен один человек!

Тайхман вышел. В комнате горел свет, а в коридоре было темно, и Тайхман не сразу разглядел, кто его зовет. В результате голос продолжал греметь. Насколько понял Тайхман, ему было велено доложить о своем прибытии с упакованным рюкзаком.

– Я научу тебя, как приветствовать старших по званию. Я – лейтенант Виссман. Запомни это.

Тайхман запомнил бы лейтенанта и без этого. Но прежде чем он отправился снова упаковывать рюкзак, Виссман велел ему явиться к нему в комнату, ведь он звал одного человека. Тайхман прошел в комнату Виссмана, находившуюся в конце коридора, и обшил картонными панелями окна. Потом он надел рюкзак и доложил Виссману о своем прибытии. И снова лейтенант заорал:

– Ты все свои вещи сложил в рюкзак?

– Да, господин лейтенант.

– Вам нельзя доверять. Лучше я сам проверю.

Тайхман отнес рюкзак в свою комнату, Виссман пошел вместе с ним. Он велел открыть рундук, который оказался пустым.

– Твое счастье, что он пустой, а то получил бы взыскание в первый же день. А теперь бери рюкзак и сделай три круга вокруг академии. Ровно через три минуты ты должен быть здесь.

Тайхман забросил рюкзак за спину и выбежал из комнаты. Но он не собирался нестись сломя голову, чтобы уложиться в те три минуты, которые дал ему господин Виссман. Он не спеша обошел вокруг академии. Когда он появился в коридоре, лейтенант снова встретил его криком:

– Беглым шагом ко мне, или получишь взыскание!

Лицо Виссмана было красным от ярости. Между большим и указательным пальцами он держал лезвие бритвы, которое поднес к носу Тайхмана.

– Это еще что такое? Ты можешь объяснить мне, что это такое?

В ванной комнате каждому курсанту была отведена маленькая деревянная полочка для туалетных принадлежностей. Тайхман собирался объяснить Виссману, что не знал об этом, но лейтенант не дал ему сказать ни слова:

– Ты отъявленный лгун, как я вижу. Ну хорошо, парень, ты у меня узнаешь, где раки зимуют. Еще один круг.

Тайхману пришлось сделать три круга, поскольку он бежал слишком медленно. Наконец, лейтенант разрешил ему распаковать вещи. Но теперь ему не понравилось, что он сделал это слишком медленно.

– Упакуй все снова, – заорал он, – и сделай еще один круг.

– Больше не побегу, – заявил Тайхман, – я устал.

Этот разговор происходил в дверях, и курсанты из других комнат все слышали.

Виссман ни разу еще не получал такого ответа. На мгновение он растерялся, а затем произнес дрожащим, но очень мягким голосом:

– Понимаешь, что ты сейчас сделал?