– Боже, какой запах…

– Прошу прощения?

– Научили бы лучше этих девиц хотя бы изредка мыться. Я задыхаюсь от этого запаха. Вы знаете, какое у меня нежное обоняние.

– Я страшно…

– Достаточно. Выметайтесь отсюда, я видеть вас не могу, вас, вас, профессор…

– Самое паршивое, – сказал Хальбернагель Тайхману, – что я только что склеил одну блондиночку из балета. Ну ничего. Я все равно к ней вечерком пришвартуюсь.

– Смотри, не ударься днищем.

– Об этом не беспокойся, – сказал Хальбернагель и вернулся к своей работе с «молниями».

– Постойте, пожалуйста, у занавески и посмотрите, чтобы никто не вошел, – попросила Тайхмана звезда.

Потом она сказала, что и представить себе не могла, что придется переодеваться в таких условиях. Ну конечно, сейчас война, но нельзя же все списывать на нее – у людей тоже бывают нервы.

Кинозвезда стояла теперь за занавесом. Тайхман услышал хруст и шуршание материи и уловил раздражающий аромат духов. Появился офицер-снабженец штаба флотилии и спросил Тайхмана, что он тут делает. Тайхман объяснил. Офицер велел ему исчезнуть; он, мол, и сам может проследить, чтобы никто не вошел.

– Дорогой мой, – сказала звезда, высунув голову из-за занавески, – уж разрешите мне самой решать, кто будет меня охранять.

– Конечно, мадам, прошу прощения, мадам, – пробормотал офицер-снабженец, заливаясь краской.

– У меня, видите ли, горький опыт, и с офицерами тоже. Простите, что говорю вам это. А этот молодой человек показался мне достойным моего доверия.

– Конечно, мадам, конечно, – произнес офицер, поднимая руку к козырьку, словно обращался к адмиралу, и быстро удалился.

«Смотри, как ловко она с ним разделалась», – подумал Тайхман, довольный тем, как она отшила лейтенанта. Но ему не очень понравилось, что его назвали молодым человеком, достойным доверия. «Будь оно проклято, – сказал он про себя. – Я же не евнух. Вот Хальбернагель, например, – тот бы не произвел на женщину впечатления «достойного доверия».

– Пока я на сцене, позаботьтесь, пожалуйста, чтобы никто из этих господ не заходил в мою так называемую уборную. Я не люблю подобных вещей.

– Я прослежу.

– Это очень мило с вашей стороны. Знаете, можете подождать меня внутри, тогда вам не придется все время стоять.

Отсюда Тайхман не видел, что происходит на сцене; он мог слышать только то, что говорилось или пелось, и видеть, кто выходит на нее и кто уходит.

Спектакль удался на славу. Артистам горячо аплодировали, один раз даже там, где не нужно. Скрипач исполнил «Цыганские напевы» Сарасате, и, когда он опустил смычок после медленного пассажа, публика решила, что произведение подошло к концу, и захлопала в ладоши. Затем, когда он сыграл престо, не очень точно, но довольно эффектно, все вновь зааплодировали, и еще громче, чем раньше.

Полногрудая дама, спевшая «Песнь Луне» из оперы «Русалка», сорвала самые громкие аплодисменты. Ей пришлось дважды спеть на бис, и даже после этого публика не унималась. Тайхман видел, что перед выходом на сцену она почти окаменела от страха. Женщина не обладала красивой внешностью: при невозможной полноте у нее было непривлекательное и какое-то перекошенное лицо, которому даже ее пение не прибавляло привлекательности. Было видно, что ей не так уж часто удавалось выступать. Ей было нечем очаровать слушателей – нечем, за исключением своего голоса и исключительного старания. И все- таки ей удалось очаровать публику.

Она покидала сцену счастливой.

– Эти моряки действительно любят музыку, – сказала она, светясь от счастья.

Затем на сцену вышел певец, которому аккомпанировал виртуоз. Он исполнил «О, славное искусство», и виртуоз показал, на что он способен. Это было большое концертное фортепиано, и это, конечно, была не шутка для этого певца. В качестве специального приема виртуоз сыграл стаккато всю партию левой руки. В результате началась битва между певцом и аккомпаниатором, каждый из которых изо всех сил пытался утопить другого. В первом раунде победил виртуоз: певец еще не распелся. Его выступление было встречено вежливыми аплодисментами. Следующей песней была «Как нежно мои песни умоляют тебя». И вновь виртуоз выдал свою собственную маленькую интерпретацию; в этот раз он играл легато, держа правую ногу на педали, когда певец вскрикивал. Зрители аплодировали, потому что это был Шуберт. Последней песней была «Вечернее чувство» Моцарта; на этот раз публика аплодировала потому, что это был последний номер. Исполнители раскланялись; лицо пианиста скрылось под его локонами; они ушли со сцены в крайнем изнеможении.

Антракт.

Второе отделение прошло под знаком более легкой музы. На сцену вышел господин средних лет и исполнил «Ты все мое сердце». Он дождался, когда отзвучат аплодисменты, и запел песню, рефреном которой была фраза «Любовь – божественная сила». И вновь дождавшись окончания аплодисментов, он произнес: «Я еще вернусь» – и ушел за кулисы, где докурил свою сигару, которую зажег еще в антракте.

– Ну, как я выгляжу?

Прежде чем Тайхман успел ответить, звезда вышла на сцену. Платье – черное вечернее с низким вырезом, очень ей идущее, сидело на ней как влитое. Пояс его был украшен розой – это была бумажная роза, но никто этого не заметил.

Громовые аплодисменты. Она произнесла несколько слов. Тайхману показалось, что она специально говорила более низким голосом и сильнее, чем нужно, грассировала.

Снова аплодисменты.

Она запела. Самый современный хит. Тайхман ушам своим не поверил, услышав, что сделала из него звезда. Это была смесь пения, вздохов и монотонного лепета маленьких детей, только октавой ниже. Без микрофона вообще не было бы слышно. Но даже с микрофоном после нескольких слов у нее уже не хватало дыхания, и ей приходилось делать судорожный вдох. В ее дыхательной технике было что-то астматическое. Затем случилось самое худшее: последняя нота песни прозвучала не в тон, почти на полтона ниже, но звезда, не осознавая этого, все тянула ее и тянула.

Какой прокол! На секунду Тайхман пожалел ее, но только на секунду…

Внизу в зале аплодировали, радостно вопили и выли, как дикари.

Еще одна песня.

Нисколько не лучше. И вновь шквал аплодисментов.

«Кто-то из нас сошел с ума – либо я, либо они», – подумал Тайхман. Но прежде чем он успел сообразить, в чем дело, звезда ушла со сцены. Должно быть, она неправильно истолковала его испуганный вид, поскольку произнесла: «Эти мальчики заслуживают самого лучшего», – и скрылась за занавесом.

На сцене выступал балет. Судя по оживлению в зале, девушки, должно быть, продемонстрировали несколько интересных видов.

Лохматый виртуоз конфиденциальным тоном обратился к Тайхману:

– Да, так оно и происходит. Наблюдал за вами, когда она пела. Ее не надо слушать, на нее надо смотреть во время пения. Так оно и происходит.

Звезда появилась вновь. Она накинула на плечи красную шаль, которая делала ее похожей на Кармен. Тайхман покинул свое место и наблюдал за ней из-за кулис.

Да, она стояла там, изнемогая перед микрофоном и слегка покачивая греховными округлыми бедрами, поглаживала его, словно утешая несчастного возлюбленного. На среднем пальце ее правой руки красовалось огромное кольцо, благодаря которому пухленькие пальчики казались тоньше.

– Спасибо, – сказала она, когда аплодисменты стихли.

«Ну что ж, если аплодисменты относились к ее пению, то у нее были причины благодарить публику», –