через болото. Огромные комья грязи, казалось, приклеивались к их ботинкам. С палубы над ними стекала теплая жидкость, прилипавшая к пальцам. Они с трудом удерживали равновесие, шагая по следу, оставленному английскими моряками, когда те пробирались из носового отсека к рубке. Внезапно Тайхман почувствовал, что зацепился за что-то и не может дальше идти. Вегенер попытался оттащить его, но они оба упали.

– Подымайся, – сказал Вегенер, вставая на ноги.

– Кто-то держит меня за ногу.

– Не сходи с ума, мертвые не могут никого держать.

– Но меня держат, господин капитан.

– Ты можешь пошевелить ногой?

– Да, но меня все равно тащит назад.

Тайхман вцепился в ковер из плоти, крови и костей, и, когда встал на ноги, в руках его была скользкая пузырчатая масса, теплая и как будто шевелящаяся. Вегенер посветил на нее фонариком; она была красной.

– Это просто кусок легкого. Ну ладно, пошли.

Они прошли через дверь переборки и вытерли руки о занавески у коек. Зайдя в радиорубку, они побросали в вещмешок все, что носило гриф «секретно». Затем отправились в обратный путь, который оказался гораздо легче, чем они ожидали.

– Ты бледен, как цыплячья задница.

– Заткни пасть, Хальбернагель.

– Я сам хочу на это посмотреть.

– Возьми фонарь, если хочешь, чтобы твои денежки не пропали даром.

Хальбернагель быстро вернулся. Он попытался что-то сказать, но его рот был уже полон, и он едва успел добежать до поручней.

– Неужели ты еще не научился разговаривать и блевать одновременно? – спросил Тайхман.

Прежде чем Хальбернагель смог ответить, субмарина начала погружаться. Корма медленно уходила под воду; моряки стали прыгать в шлюпку. Вскоре она оказалась переполненной, и остальным пришлось прыгнуть в воду и плыть к «Альбатросу». А тем временем нос субмарины встал вертикально над водой, и она ушла под воду. Слышен был только треск рвущихся тросов – перерезать их не было времени. От подлодки остался лишь белый венок пены на воде. Тайхман порадовался, что этот гроб исчез.

Британцы сидели в матросском кубрике и пили шнапс. Раненых пристроили в офицерские каюты, а мертвых аккуратно уложили рядком на палубе: младшего лейтенанта Роуффа, главного старшину, Питта и шестерых англичан.

Хейне высказал предположение, что Вегенер специально загнал англичан вниз, чтобы они не видели германских кораблей в гавани. Штолленберг считал, что он сделал это из этических побуждений, чтобы избавить их от зрелища триумфального входа немцев в порт. Эти ребята начали войну, имея самый сильный флот в мире, а сейчас в качестве пленников сидят на селедочном траулере. Кроме того, пленные – не дикие животные, чтобы выставлять их напоказ публике, они тоже люди.

– Эмиль Великодушный сказал свое слово, – произнес Хейне. – Я надеюсь только на одно, что он никогда не попадет в плен к англичанам. Поскольку, уж поверьте мне, англичане не будут столь великодушными. Они любят устраивать себе триумфы.

На стеньгах «Альбатроса» развевались сигнальные флажки. «Т», «Н», «Р» – этот сигнал командующий флотилией всегда поднимал после удачной операции. В этом был оттенок иронии; таким способом он, не поднимая лишнего шума, выражал благодарность экипажам.

21 декабря 1940 года в 11:32 случилось следующее. Английские бомбардировщики тремя волнами совершили налет на Брест.

Две первые волны понесли большие потери от зенитного огня, и было решено, что третья, не долетая до Бреста, сбросит свои бомбы на объекты, находящиеся в море.

В 25 милях к северо-западу от Бреста бомбардировщики заметили флотилию тральщиков, шедшую кильватерным строем. Они атаковали тральщики с кормы, с высоты 180 метров, куда не доставали снаряды корабельных зениток. Они сбросили бомбы, придерживаясь определенной системы, увидели, как корабли окутались дымом, и улетели.

Так погибла 50-я флотилия минных тральщиков. На плаву остался только флагман, который шел головным и имел время для маневра. Его на буксирах привели в Брест.

Что касается экипажей погибших кораблей, то спасено было всего двадцать два моряка. Десять из них скончались от ран.

Друзья встречали Рождество в Гамбурге. Штолленберг недавно побывал дома; Бюлов и Фёгеле понимали, что к празднику все равно домой не поспеют, а у Тайхмана вообще не было дома. Они обсудили этот вопрос и решили остаться в Гамбурге.

В сочельник в доме Хейне собрались те же самые люди, что и в прошлом году, но их было не узнать. Настроение у всех – приподнятое, не то что год назад. Германия одерживала победы на всех фронтах, и в воздухе носилось: «Хвала Господу Богу, аллилуйя и осанна!»

Наверное, тон празднику задал генерал Хейне – он выглядел великолепно в военной форме. В армию его не взяли, он надел ее ради праздника и ради него же нацепил все свои медали и знаки отличия; в конце концов, это же часть формы, неотъемлемая часть торжества. Его сестра Луиза снова сидела позади него, чуть-чуть сбоку, положив длинные костлявые руки на колени.

Тайхман внимательно наблюдал за генералом: самоуверенный и полный достоинства, маленький человечек в генеральской форме стоял рядом с елкой и читал рождественский псалом. Испытывал ли он благоговейный трепет перед словом Божьим, держа в руках Библию? Понимал ли он, о чем читает? Нисколько: он крепко держал Библию в руках, и голос его не срывался от волнения, а тон свидетельствовал только о его привычке командовать и о том, что его заботит только одно – хорошо ли его слышно. Генерал производил впечатление нужного человека в нужном месте. Именно так он о себе и думал – сомневаться в этом не приходилось. «А разве он может думать по-другому?» – спрашивал себя Тайхман.

Когда началась раздача подарков, моряки получили по четыре пачки сигарет и по бутылке спиртного. Потом огни на елке погасли, включился верхний свет, и Рождество закончилось. По рюмкам разлили малагу, и начался общий разговор. Дети тем временем играли в войну. За полчаса они разгромили французскую армию и взялись за Англию – без труда пересекли пролив и с криками «Ура!» и «Зададим им жару!» быстренько ее завоевали.

В этом году на праздник пригласили двух отставных высших чинов; один из них принимал участие еще в войне 1870 года. Они держались в своей старомодной форме так, словно это были латы, и не принимали никакого участия в разговоре. Помимо Дибольтов присутствовал еще и пастор с женой, которых все называли господин и госпожа церковный советник. Другие гости были в основном предпринимателями. Это было очень достойное собрание. Все согласились, что Германия переживает великое время, но, по милости Господа, грядут еще более великие времена, и что Бог взял фюрера под свою защиту – это наглядно показал провал попытки покуситься на его жизнь в Мюнхене, и что Германия под вдохновляющим руководством Адольфа Гитлера стоит на пороге колоссальной – глобальной, как назвал ее один из приглашенных, которого все называли консул, – победы.

– Дай-то Бог, – произнесли дамы.

После этого заговорил церковный советник и заявил, что теперь, когда Бог даровал нам победу над Францией, Англия подожмет хвост; нынешнее Рождество – последнее военное Рождество в нашей жизни, молодому поколению войн больше не видать. Генерал добавил, что каждое поколение должно пройти через одну войну – одной вполне достаточно, чтобы закалить характер.

– Молодые люди должны пережить шторм, чтобы оценить безопасную жизнь в гавани, – сказал церковный советник и выпил за здоровье моряков. – Ведь я прав?

– Прекрасно сказано, – одобрил генерал и выпил за здоровье церковного советника. Тот попытался выпить по-гусарски, отставив локоть, и облился вином. Нападки на протестантскую церковь были ошибкой Гитлера, но он сам это понял, а кроме того, кадры СС приобрели полезный опыт. Таково было мнение