вранье слушаете?

Римо вздохнул.

— Ладно. Я вам скажу все, как есть. Я полицейский. Тайрон мой подопечный. Условно-досрочно освобожденный. А теперь он попался снова, за три изнасилования и шесть убийств. Я хочу поговорить с Шокли, прежде чем отправить его на электрический стул.

— Ну, так-то лучше. Так похожей на правду. Садитесь и ждите. Шокли поговорит с вами, когда сможет. Он занятый.

Женщина указала Римо на стул, а сама села за стол, взяла номер «Журнала черного совершенства и черной красоты» и уставилась на обложку.

Римо обнаружил, что рядом с ним сидит черный подросток, внимательно разглядывающий книжку-раскраску у себя на коленях. На раскрытой странице был изображен Поросенок Порки, нюхающий цветок на фоне сарая.

Мальчишка достал из кармана рубашки цветной мелок, раскрасил одну из толстых ляжек Порки в розовый цвет и убрал мелок. Потом достал зеленый и раскрасил крышу сарая. Убрал зеленый, снова достал розовый и принялся раскрашивать другую ляжку поросенка.

Римо через плечо парня следил за его работой.

— У тебя здорово получается, — похвалил он его.

— Ага, я лучший в классе по искусству-ведению.

— Это заметно. Ты почти не вылезаешь за контуры рисунка.

— Иногда трудно, когда линии близко, а кончик у мелка толстый и не влезает.

— Ну и что ты тогда делаешь? — поинтересовался Римо.

— Беру мелок, у кого он острый, и он влезает между черточками.

— А ему ты отдаешь свой старый мелок?

Мальчишка посмотрел на Римо — на лице его было написано явное недоумение, словно Римо говорил на языке, которого мальчишка никогда не слышал.

— Это еще зачем? Старый выбрасываю. Вы кто общественник или что?

— Нет, но иногда мне хотелось бы им стать.

— Смешно как-то говорите. «Мне хотелось бы» — как это?

— Это называется английский язык.

— А. Вот что Вас как?

— Бвана Сахиб, — сказал Римо.

— Вы тоже сын великого арабского короля?

— Я прямой потомок великого арабского короля Покахонтаса.

— Великие арабские короли, они черные, — хмыкнул парень. Он-то знает его не одурачить.

— А я по материнской линии, — объяснил Римо. — Возвращайся к своей раскраске.

— Ничего. Мне ее к завтра.

Римо покачал головой. Сидящая за столом черная женщина по-прежнему глядела на обложку «Журнала черного совершенства и черной красоты».

Дверь кабинета Шокли слегка приоткрылась, и Римо услышал голоса.

— Ублюдок! Крыса! — кричала женщина. — Дискриминация! Несправедливость!

Дверь распахнулась, и в проеме, спиной к Римо, показалась кричавшая.

Она размахивала кулаком, адресуя свой гнев внутрь кабинета. У женщины были огромные толстые ляжки, сотрясавшиеся под цветастым хлопчатобумажным платьем. Ягодицы ее напоминали небольшой холм с седловиной. Движения рук поднимали волны в океане жира, свисавшего с ее мощных бицепсов.

Голос в глубине комнаты что-то негромко произнес.

— Все равно крысиный ублюдок! — отозвалась женщина. — Если бы не эта штука, я бы тебе показала!

Она развернулась и сделала шаг в сторону Римо Если бы ненависть имела электрический заряд, глаза женщины извергали бы потоки искр. Губы у нее были плотно сжаты, а ноздри яростно раздувались.

Римо собрался было бежать, пока этот мастодонт его не раздавил. Но женщина остановилась рядом с мальчишкой, раскрашивавшим поросенка.

— Пошли, Шабазз. Пошли домой.

Мальчишка как раз спешил закончить раскрашивание правой передней ноги Порки. Римо слышал, как скрипят его сжатые от старания зубы. Женщина не стала ждать — со всего размаху она врезала мальчишке кулаком по уху. Мелок полетел в одну сторону, книжка-раскраска — в другую.

— Ну, ма, чего ты?

— Пошли прочь отсюда! Этот ублюдок не хочет передумать о твоем аттестате.

— Вы хотите сказать, что ваш сын не получит аттестат? — спросил Римо. — Его что, оставляют на второй год? — Неужели в этом мире еще осталось хоть немного здравого смысла?

Женщина посмотрела на Римо как на жареную свинину, провалявшуюся целую ночь на платформе подземки.

— Вы что несете? Шабазз — он говорил речь от имя класса в начале года. У него награды.

— Тогда в чем проблема? — поинтересовался Римо.

— Проблема? Проблема — Шабаззу время до пятнадцатого мая. А ублюдок Шокли не хочет изменить дату выпуска и перенести на пораньше, чтоб Шабазз успел получить аттестат раньше, чем сядет в тюрьму. Ему трубить пять лет за грабеж.

— Это, должно быть, страшно обидно, после того как Шабазз столько трудился, раскрашивая такие сложные рисунки.

— Точно, — ответила мамаша. — Пошли, Шабазз, из этого ублюдского места.

Шабазз вскочил на ноги. Шестнадцатилетний парень ростом был выше Римо.

Рядом с матерью он выглядел как карандаш, прислонившийся к точилке.

Он последовал за матерью прочь. Мелок и книжка остались лежать на полу. Римо поднял их и положил на маленький столик, рядом с лампой, прикрепленной к столу огромными стальными болтами.

Римо глянул через стойку на женщину, все еще рассматривавшую обложку «Журнала черного совершенства и черной красоты». Ее толстые губы медленно шевелились, как будто она пыталась раздавить ими крохотную рыбку. Наконец она тяжело вздохнула и раскрыла журнал на первой странице.

— Извините, — обратился к ней Римо. — Можно мне теперь войти?

Женщина с шумом захлопнула журнал.

— Ч-черт! — выругалась она. — Всегда мешают. Придется опять все сначала.

— Я вас больше не побеспокою, — пообещал Римо. — Я буду вести себя тихо.

— Да уж, слышь? Идите, если охота.

Кабинет доктора Шокли состоял из двух частей. Одна, в которой находился