отступает перед смертью и не знает пощады. Мы все — ее вечные рабы. Любовь! Как легки твои касания и как тяжелы наносимые тобой увечья…
Ниуэ сражались бок о бок с Полуночными и разделили горечь их поражения. Белые псы испытали сильнейший шок, ибо они и помыслить не смели о том, что какие-то зарвавшиеся смертные сумеют разбить их обожаемых покровителей, завалив телами убитых эльфов оба берега полноводной Алларики. Ниуэ впали в ужас, ведь на их глазах творилось нечто немыслимое.
Но с фактами не поспоришь. Они видели, как пришедший из Пустоши ветер — настоящая буря, несущая дыхание и песок пустыни, — обездвиживал прославленных крылатых воинов, связывая их по рукам и ногам, бросая с небес на землю прямо на копья не знающих пощады победителей. А те, кто уцелел под клинками людей, пали от ножей лайил, подобно мерзким шакалам рыскающим на поле боя и пирующим на многочисленных трупах. День битвы у Аррандейского моста стал закатом эльфийской расы…
И все-таки некоторые из них уцелели. Отважнейшие бойцы клана и величайшие маги Полуночных, покинувшие Звездную башню, непробиваемым щитом сплотились вокруг последней выжившей девушки из рода Повелителей мантикор, принцессы Эврелики, сжимающей в объятиях смертельно раненного возлюбленного.
Ох, зря не послушался король Арцисс мудрого друга, кузнеца Туррана, ушедшего к Зачарованному побережью… Предатель — так называли Туррана многие, но король его не осуждал, ибо понял — от судьбы не сбежишь. А судьба у каждого своя… Жаль, он умер слишком рано и не успел узнать, что за магическая сила сумела вызвать из центра пустыни эти серо-серебристые тучи, напитав их песком и бросив на лучших бойцов королевства, смяв их, словно хрупких бумажных кукол. Неужели трусливые салладэ, некогда гостеприимно принятые в белостенном Блентайре, настолько утратили чувство благодарности и доросли до подобной мощи?.. Нет, это невозможно — им кто-то помогал!.. Но вот кто и почему?
Отбиваясь от наседающих противников и ощущая на себе липкие сети чужой магии, король тщетно взывал к богу Шарро и самим Неназываемым. Его не услышали… И тогда, уже будучи израненным, он вложил остатки энергии в крохотное существо, которое зрело под сердцем Эврелики, — в своего будущего сына. А затем произнес несколько напевных слов, обретших силу неотвратимого пророчества, и вплел свою бессмертную душу в этот пришедший из Пустоши ветер, мечтая лишь об искуплении допущенных ошибок. Скатились по щекам четыре слезинки Эврелики, становясь частью королевского пророчества, а Арцисса поглотила вечная тьма.
Но его смерть не пропала втуне, ибо, впитав в себя частицу света, ветер Пустоши изменился, обретя разум, желание и волю. Выжившие Полуночные отступили на северо-восток, к Зачарованному берегу, ведомые Эвреликой и унося с собой тело мертвого Арцисса. Эльфы ушли, но ветер остался, жадно завывая вокруг стен Блентайра и намереваясь отомстить. Он подхватывал пригоршни песка и бросал их на городские крыши, с каждым годом все крепче сжимая удушающее кольцо голода, засухи и непогоды. Впитав в себя душу короля Арцисса, ветер стал Голосом Пустоши, злорадно наблюдающим за медленным угасанием своей бывшей столицы.
— Так не доставайся же ты никому, прекрасный Блентайр! — злорадно выпевал Голос, обретший собственный разум.
С тех самых пор Блентайр оказался обречен на смерть, а его жители начали выплачивать свой бесконечный долг крови.
Но ниуэ не ушли. Они не обладали бессмертием и мужеством своих покровителей, а потому не имели ни малейшего шанса преодолеть заснеженные северные равнины и неприступные горные пики.
Победители полностью истребили мантикор, но в последний момент, уже зачитав смертный приговор, пощадили Белых псов, ибо огромный многоярусный город остро нуждался в сторожах и слугах. Впрочем, в этой нелегкой ситуации последнее слово осталось за новыми чародеями, дерзко занявшими покои свергнутых учителей.
Маги схитрили: объявили ниуэ перебитыми, но на самом деле наложили на них особые заклинания, обеспечив таким способом их вечную покорность и послушание. Отныне верные соратники Полуночных стали рабами человеческих магов, их подневольными шпионами и соглядатаями.
Все вышеупомянутое в полной мере относилось и к тому Белому псу, который корчился сейчас на полу подземного туннеля, сам не понимая причину происходящей с ним метаморфозы…
Я изумленно нахмурилась, рассматривая два сплетенных в клубок тела, перекатывающихся у меня под ногами. Оказалось, что это практически невозможно — вот так взять и сразу разобраться в мельтешащей путанице, состоящей из четырех интенсивно пинающих друг друга ног и четырех же усиленно тузящих противника кулаков.
Четыре ноги и четыре руки?.. Стоп! Я ошеломленно подергала себя за ухо, надеясь, что боль прояснит мой затуманенный непониманием рассудок. Получается, сейчас передо мной находятся два человека? А куда же тогда подевался мой белый пес? Хотя, скорее всего, я была неправа, называя их людьми, ибо из переплетения сцепившихся в потасовке тел до меня доносились отнюдь не нормальные человеческие голоса, а хриплое гневное мяуканье, чередующееся со свирепым собачьим рычанием… Совершенно запутавшись и не понимая, что мне следует предпринять, я набрала в грудь побольше воздуха и громко закричала:
— Приказываю вам угомониться! Приказываю именем Финдельберга Законника!
Сама не знаю, почему я упомянула именно это имя, но мой призыв оказался неожиданно действенным. Переплетенный клубок распался, разделившись на два растрепанных и поцарапанных тела. Напрягая зрение в полутьме коридора, я присмотрелась к ним внимательнее.
Слева от меня сидела Ребекка, недовольно вытягивающая из своей полурасплетенной косы пряди выдранных с корнем рыжих волос. Выглядела она отнюдь не самым лучшим образом: на лбу красовался оставленный мною синяк, а под правой бровью наливался здоровенный сиреневый фингал. Она возмущенно зыркала зелеными глазищами, недружелюбно косясь на своего недавнего противника. Проследив за ее взором, так и полыхающим негодующим огнем, я невольно обратила внимание на второго участника их недавней стычки и потрясенно присвистнула…
Мой белый пес куда-то пропал, а вместо него к нам присоединился высокий белокурый юноша мощного телосложения, облаченный в серые замшевые штаны, мягкие сапожки и кожаную жилетку на голое тело. Шею парня немного уродовал большой, подозрительно свежий шрам… Светлые завитки обильно курчавились на его широкой груди, а длинные прямые волосы опускались ниже плеч, на щеках красовались ровные щегольские бакенбарды. Ясные серые глаза забавно контрастировали с несколькими кровоточащими царапинами, пересекающими его лицо и, бесспорно, оставленными когтями Ребекки. А в целом он производил вполне благоприятное впечатление, показавшись мне довольно симпатичным, миролюбивым и неглупым человеком. Хотя человеком ли?
— Ты кто? — требовательно вопросила я, обращаясь к блондину в жилетке. — Как ты здесь очутился и куда подевался мой пес?
Но чрезмерно бойкая на язык лайил мгновенно опередила едва успевшего открыть рот незнакомца и возмущенно фыркнула:
— Я — дура, ибо должна была сразу же догадаться, кем на самом деле является этот блохастый пустобрех! Увы, они уже давно не появлялись в городе, а поэтому я успела начисто позабыть о существовании Белых псов и ошибочно считала их погибшими…
— Предательница! — Услышав подобную отповедь, юноша возмущенно скрипнул зубами. — И дочь предателей!
— Сам ты предатель! — взбешенно парировала девушка, снова выставляя когти. — Трус и лизоблюд!
— Кровососка!
— Пожиратель объедков!
— Кошка драная!
— Брехун помоечный!
— Сестра крысокошки!
— Фр-р-р, мяу!
— Р-р-р, гав!
