египтянами, пакеты с чайными и табачными листьями висели над столом в льняных мешочках на проволочках с 'крокодильчиками', роль сахарницы играл старинный кувшинчик с крышечкой, ложки, чашки — в самой последней модели посудомойке. Любил Баймурзин Сагат Варфоломеевич чайку попить. Он заправил чаеварку, включил ее и стал ждать, стоя над столом, в облаке чайных запахов нарастающей интенсивности, он смотрел в стеганную ромбами стену перед собой… о чем думает гений, когда он думает? Неизвестно. Положим, он вспоминал — просто от нечего делать.

Воспоминания начались с пришедшей вдруг на ум мысли о мухах — последней настоящей страсти Сагата Баймурзина. Как они там? Во дворце? Баймурзин построил себе дворец, совсем недавно завершили работы по внутренней отделке. Он выпросил у Ларкин три километра прибрежья на Геродотовом Мысе Аякса и построил там себе дворец-лабораторию и гигантские крытые плантации для привольного и безопасного житья миллиона мух… Баймурзин засмеялся. Угрохал чертовы деньги, а зачем? Давно я уже обхожусь без мух… давно я про вас, любимые мои, не вспоминал, подумал Баймурзин с усмешкой, пробуя ладонью горячесть чаеварки. Вылечился. Он засмеялся. Да, с Ларкин и не захочешь — вылечишься… Как английской соли под черепушку… — вспомнил он. — А ведь я ввязался в войну, во всю эту невероятную историю — только из-за мух. Точнее, из-за пауков, которые мух едят…

Ныне — уже довольно давно — Баймурзин сполна отдавал себе отчет в своей отступившей под напором личности Ларкин душевной болезни, и его теперь даже коробило от воспоминания, как он казнил пауков, съедая их живьем и сладострастно переваривая… одного тетрафесталу съедено — полтонны… Угораздило же вас, НК мои любезные, в один прекрасный сон явиться в обличье тарантула… с надписью 'СМЕРТЬ ГАЛАКТИКЕ' на головогруди…

Баймурзин родился ровно семьдесят лет назад на планете Чапанка-1 (ЕН-1131) в большой семье технарей. Его отец был прикладным математиком и его со-отец был прикладным математиком, а мать была статистиком, и Сагатику с определенной неизбежностью светило то же поприще, хотя врожденные способности его были замечательно средними… Зеленый мир под желтым солнцем, Чапанка, был мир колонизируемый медленно. Он был очень богат разными полезностями и обещал стать в будущем крупнейшим на Западе торговым центром, но пока, из-за естественного сопротивления весьма насыщенной биосферы, имел статус перспективного, развивающегося… Впрочем, по оценке экспертного совета Академии Обстоятельств Перспектив, вложения стоили свеч, и финансирование по линии Государственного Банка СМГ шло непрерывно и по крупному, а краткосрочную автономию Чапанке обеспечивал экспорт обогащенной воды на Питтсбург и Лапландию с платформ 'Blanching Water', установленных в Лесистом Океане. Под жилым куполом одной из этих платформ-фабрик-космодромов и родился Сагат Баймурзин, превзошел курс образовательных начал, получил специальность (начетчика третьей ступени) и счастливо жил до сорока почти лет. Однажды, во время отпуска, (уже со-женатый, отец и со-отец) во время пикника с семьей на пляже его укусила местная цеце. Родственники не растерялись, реанимация прошла успешно, но реабилитацию главврач платформы рекомендовал пройти где-нибудь на спокойной планете — родственники выбрали Питтсбург, а дирекция, считая Баймурзина весьма полезной рабочей и общественной единицей, взяла расходы на счет профкома. Бредящего в ядовитом тумане Баймурзина вывезли с Чапанки и поместили в Центральный Клинический Питтсбурга. К счастью, в коме он пробыл еще десять месяцев и потому был лишен возможности пережить гибель своего мира в реальном времени, вместе со всей Галактикой. Западная война была еще молодой войной, тревожные сигналы поступали медленно, и флот ППС не успел даже в кормовую дюзу арьергардному кораблю НК заглянуть, с ходу влетев в стылую минеральную кашу, оставшуюся на месте Чапанки после кавитации…

И затем двадцать пять лет, до 348 года Сагат Баймурзин считался и был душевнобольным, проживая на территории Психиатрического Центра Питтсбурга, разводя в себя в домике мух, нежно им любимых, и уничтожая пауков путем съедания… История болезни Сагата Баймурзина не сохранилась в библиотеке Центра, изъятая, по всей видимости, им самим… Легенда гласит, что однажды, во время ночного кошмара, слились у него в единое целое обидчики мух и убийцы семьи, и проснулся Баймурзин вполне сложившимся гением, с готовым математическим описанием орудия 'баймурза', каковое он отослал по сети в адрес личной канцелярии Хи Джей Ларкин, Большого Шефа Запада. Текущую почту разбирал не кто иной как секретарь Ларкин Ксавериус, таким образом, письмо Баймурзино не пропало, а, наоборот, вызвало в Ксавериусе сенсацию, немедленно переданную им по команде, то есть, непосредственно Хелен Джей. Зная Хелен Джей, нетрудно понять, почему спустя всего несколько дней было резко урезано финансирование Плутону-2, а освободившиеся средства ушли на таинственный счет 'Псих', а через два года армада НК в секторе RX-5 на своей шкуре поняла, что нечего в дурных компаниях по снам несчастных сумасшедших шляться…

Я здоров, подумал Баймурзин, макая в чашку сухую баранку. Я, наконец, здоров, мне плевать на мух, мне плевать даже на людей, страсть моя иссякла, высохла, я отравлен, и мне нравится вкус яда, отравившего меня, и я, не дурак и не псих, готов во имя чего угодно противостоять кому угодно, — лишь бы на стороне этой старой кошелки с неправильными чертами лица, с невозможной, убийственной для военного политика морально-этической системой, похерившей карьеру и погибшей во имя своих странных убеждений… как это называлось? любовь. Баймурзин засмеялся. У него вдруг возникла странная аналогия. Коровообразное животное, описание и изображение которого вывезли со Странной Какалов и Маллиган. Животное с умиротворяющим биополем, и при том весьма плотоядное и агрессивное… Да, вот уж коровой Ларкин еще никто не называл…

— Сагат, — услышал Баймурзин, поставил чашку, протер запотевшие очки, и вернулся к компьютеру. С центрального монитора системы смотрела на него Ларкин, и после смерти своей, как всегда, легкая на помине.

— Здравствуйте, Хелен. Я очень рад вас видеть, — произнес Баймурзин, ухмыляясь.

— У вас такой вид, Сагат, как будто вы мысленно пририсовываете мне рога и бакенбарды, — сказала Ларкин сварливо. Баймурзину будто мяч в живот попал. Удивленный его смехом, в монитор с той стороны экрана заглянул Нурминен.

— Сагат, у вас истерика? Вы так рады меня видеть? — спросила Ларкин.

— Хелен, я полагаю, странно было бы мне, вашему воскресителю, так реагировать, глядя на дело чар своих, — сказал Баймурзин, разгибаясь. — Я очень рад вас видеть, я испытываю большое удовлетворение, от того что в очередной раз у меня все работает, но не до такой же степени. Извините. Просто ваши слова попали в резонанс с моими мыслями. Вы не поверите, но я действительно пририсовывал вам рога.

— Н-да, — сказала Ларкин. — А вот любопытно… — Волосы у нее на голове зашевелились и наружу выглянули, неуверенно формируясь, два молодых рожка, в силуэте которых определенно просматривались некие фаллические мотивы. Теперь ржали все трое — Нурминен, Баймурзин и Ксавериус.

— Все по Фрейду, — сказал Ксавериус. — Вот теперь вы, мэм, обрели свои истинный облик. Я всегда подозревал…

— Ну я рада, что способна еще доставить удовольствие моим соратникам, — сказала Ларкин неприятным голосом. Рога исчезли. — И рада, что вы, Сагат, в полной мере сознаете степень моей благодарности за данную мне вами возможность снова жить.

— Знаете, Хелен, я где-то читал, что одним из столпов, на которых зиждется настоящая гениальность, есть осознание ее ее носителем. Не могу сказать, что я полностью согласен с этим утверждением, но, тем не менее, что-то такое я всю сознательную жизнь испытываю, — сказал Баймурзин. — Не перейти ли нам прямиком к делу?

— Мне надо поспать, — сказал Нурминен. — Ничего не соображаю. Двое суток все-таки в киберспейсе.

— Людишки, — злорадно сказал Ксавериус. — А вот мы теперь с мисс Ларкин…

— Хорошо, Эйно, — сказала Ларкин. — Иди спать. А вы, проф?

— Тело требует, — сказал Баймурзин, поразмыслив. — Волчара прав. Сегодня у нас семнадцатое марта, полагаю, что Маллиган и Какалов на связь не выйдут еще дней пять-семь. Можно и отдохнуть. Да и вам, Хелен, освоиться со средой обитания нужно. Вылезай наружу, Волчара, пойдем поедим, что склад пошлет и отдохнем.

Нурминен исчез с монитора, а тело его в кресле 'метаплюс' зашевелилось.

— Сагат, — сказала Ларкин. — Пока мы одни. Спасибо.