газете, лицемерием, то есть не выполняю сам то, о чем пишу в статьях и книгах и чему поучаю людей…

            Отец Лев немного подождал, не вспомнит ли Александр еще какой-либо грех и, видя, что тот, наконец, закончил, сказал:

            - Ну, тогда наклони голову!

            Александр послушно выполнил его повеление и более того – опустился на колени.

            Священник, подняв епитрахиль, накрыл его ею и торжественным голосом прочитал разрешительную молитву. Затем разорвал записку на клочки, со словами «Сожги в церковной печи» всунул в ладонь Александра и привычно сказал:

            - А теперь целуй Крест и Евангелие в знак того, что обещаешь приложить все силы, чтобы не повторять эти грехи!

            - И… всё?! – с благоговением выполнив это, радостно поднял на отца Льва глаза Александр.

            - Всё?! – изумленно переспросил тот, и его брови сурово поползли к переносице: -Да для этого Господь, помолившись до кровавого пота, выдержал издевательства, бичевание, взошел на Крест, на Который взял все наши грехи и претерпел страшные муки. Нам остается лишь покаяться, припав к подножию этого Креста, и без устали благодарить Его за то, что Он для нас сделал…

            - Да-да, конечно, - виновато прошептал Александр, а отец Лев продолжил:

            - Господь отпустил тебе этот грех. Но тяжесть его столь велика, что я, как священник, радеющей о твоей душе, обязан назначить тебе епитимью.

            Отец Лев немного подумал, шевеля губами - «Помолился, спрашивая совета у Господа» - понял Александр, и уже строго сказал:

            - Месяц будешь читать канон покаянный ко Господу.

            - Хорошо, - прошептал Александр.

            - И до истечения этого срока тебе запрещается входить в алтарь и чтение Апостола и часов.

            - Что?!

            - То, что слышал! И не смотри на меня так. Ты еще легко отделался! В первые века христианства за такое бы лет на 18 отлучили от святого причастия! Это потом и теперь по немощи нашей и умножению в мире зла и соблазнов стали смягчаться жесткие правила. Но это не дает нам повода расслабляться! Ибо в чем застанет, в том и будет судить нас Господь!

            Александр с опущенной головой выслушал это и спросил:

            - А что я скажу Галине Степановне? Отцу Игорю?

            - Галине Степановне скажешь, что ты очень занят подготовкой газетного номера, что, действительно, правда. А отцу Игорю, если спросит, доложишь, что на тебя наложена епитимья. Ступай, - с подбадривающей улыбкой, отпустил Александра отец Лев. - И помни, что говорил Господь тем, кому Он, исцеляя, отпускал грехи: иди и впредь не греши, чтобы не случилось с тобой еще худшего!

            В редакцию Александр не шел, а летел, словно у него выросли крылья.

            По пути он увидел большую белую печку, из жерла которого тянулся дымок, вспомнил наказ священника и бросил клочки записки в огонь. Один из них немного не долетел до пламени, и он, подтолкнув его, сильно обжег палец.

            - Ай! – дуя на него, нахмурился он и вдруг ахнул, поймав себя на мысли: «Если пальцу так больно, то что было бы со всем моим телом, если бы я, так и оставшись в этом грехе, после жизни попал в огненную геенну?»

            С этой мыслью он вернулся в редакцию, приветливо кивнул Булату, сидевшей уже на своем месте Светлане.

            И только принялся за составление макета разворота номера, как раздался телефонный звонок.

            Звонила Татьяна.

            - Ну как ты там? – заворковала она. – Я тут тебе такой ужин готовлю! Пельмени – сибирские, настоящие! Может, придешь пораньше?