Александр боялся, что они врежутся в кого-то, и он – о, ужас! – все-таки не успеет покаяться в смертном грехе!

            Но водитель, по-своему понимая его, кивнул:

            - Это у вас после шока. У меня однажды после аварии было такое. Наверное, тоже еще не скоро сможете ездить быстро!

            К величайшему счастью Александра, они благополучно доехали до храма, он, наконец, вошел в него и, увидев, что исповедь еще продолжалась, с облегчением выдохнул, а потом вглядевшись, испуганно замер.

            Непонятно по какой причине, но сегодня почему-то исповедовал не отец Игорь, а… отец Лев!

2

            - А где отец Игорь? – упавшим голосом спросил Александр у проходившей мимо Галины Степановны.

            - Срочно уехал к архиепископу! – ответила та и при этом загадочно улыбнулась: - Ты помолись сугубо о нем.

            - Да-да, - машинально кивнул Александр и перекрестился: - Ангела- Хранителя ему в дорогу!

            - Нет-нет, не так, а горячо и сугубо! – остановила его Галина Степановна.

            - Это еще почему? – не понял Александр.

            - А потому что эта поездка очень и очень касается тебя лично! Можно сказать, и организована только ради тебя!

            Галина Степановна хотела добавить что-то еще, но не смогла: очевидно, ей строго-настрого запретили делать это.

            Но до того ли было сейчас Александру?

            Он вспомнил, что уже давно, еще только заступив на должность главного редактора епархиальной газеты, по совету отца Игоря, написал прошение, чтобы ему благословили ношение подрясника. И помнится, так мечтал об этом, даже материю, темно-зеленую, как у отца Льва, приобрел. Но после всего, - какой тут подрясник – тут как бы вообще не отлучили от Церкви!

            Александр глядел, как люди подходят и отходят от отца Льва, стоявшего у аналоя около фрески с изображением Иоанна Богослова, и мысли его метались как белки в колесе:

            «Ославит меня сейчас на весь храм… Все узнают – и Галина Степановна, и певчие, и… - он вдруг с ужасом увидел стоявшую в самом углу Светлану, – подчиненные!»

            Люди после исповеди отходили просветленные и счастливые.

            Глядя на них, он вдруг вспомнил, что совсем недавно чуть было не погиб под машиной, и набросился на себя:

            «О чем я еще думаю? Главное, снять с себя тяжесть такого греха! А то, что обо мне будут потом плохо думать… Ну и пусть. Так мне и надо! Заслужил!»

            И мысли сразу перестали бежать, точно колесо, в котором они вращались, внезапно остановилось.

            Осталась только одна, которая стала безраздельной владычицей всего его существа:

            «Успеть!..»

            Ходивший всегда на таинство исповеди - высокое положение обязывало! - исключительно к благочинному, Александр слышал, что отец Лев любит, чтобы исповедующиеся, испытуя накануне свою совесть, записывали для памяти свои грехи. Правда, потом он заставлял откладывать этот листочек в сторону, называя его шпаргалкой. И требовал, чтобы они говорили не по бумажке, а о том, что в первую очередь тяготит, мучает, терзает их душу, с чем они готовы бороться до крови, до конца, и подглядывать в нее только в том случае, если вдруг что-нибудь позабудут.

            Вспомнив это, Александр взял на столе в церковной лавке листок для записок о здравии и написал один-единственный грех:

            «Согрешил блудом».

            - Так… - прочитав