ответил ему Грифон. «А предавать его - позволяет?» - во все глаза уставился на Грифона келевст. «Да» - спокойно ответил тот. «Но почему?» - даже воскликнул келевст. И Грифон сказал: «Потому что он сам, то есть, прости, господин, ты – во всем виноват!»
- Слыхал? – окликнул давно уже понявшего, что к чему, Альбина Клодий. – Кажется, все это начинает походить на правду.
- Да, господин! – вздохнул бледный раб. – Прости, я не успел предупредить тебя. Келевст не позволил… Он, как стадо баранов, согнал в одну кучу всех нас, твоих рабов, и пообещал дать волю и золото тем, кто перейдет на его сторону.
- И что – мои рабы пошли на такое?! – не поверил Клодий.
- Не все! – с презрением кивнул на своего бледного соседа наглый раб. – Большинство наотрез отказалось, и тогда келевст расковал несколько крепких гребцов и посадил на их место самых сильных из отказавшихся.
- И что же – вас прислали сообщить о том, что они решили казнить нас? – поняв, наконец, все, уточнил Клодий и сделал шаг к висевшему на стене оружию – мечу и луку со стрелами.
- Нет! – разгадав его намерение, сразу поубавил тон наглый раб. – Грифон, прежде чем выдать твою тайну, велел келевсту поклясться Посейдоном, что тот не убьет вас. Поэтому мы только пришли сообщить тебе, чтобы ты вместе с Альбином выходил из каюты и перебирался в лодку.
- Капитан уже в ней. Он тоже отказался присоединяться к келевсту, несмотря на все посулы и уговоры! – шепнул римлянам бледный раб. – А еще келевст разрешил вам взять с собой все самое дорогое…
- Но не ценное! – вставил наглый раб.
- Лодка для вас уже готова! Там есть вода и еда…
- И даже вино!
- Да, мы постарались загрузить лодку как можно больше, господин!
- Ну что ж, спасибо и на этом! Если увидимся еще, я по справедливости отблагодарю вас обоих! - пообещал Клодий, взял сундучок и, приглашая поспешно схватившего мешок со свитками Альбина следовать за собою, как истинный римлянин, спокойно и невозмутимо поднялся на палубу.
14
После акафиста Александр зашел в помещение, где в ожидании, когда будет сделана библиотека в здании воскресной школы, лежало великое множество старинных и современных церковных книг.
С целой охапкой отобранных для работы он возвратился в редакцию, стал делать закладки и помечать карандашом места, какие Светлане, по возвращении, нужно будет напечатать, и очнулся только от удара колокола.
Можно было, конечно, продолжить работу или пойти домой, но монастырская привычка пересилила, и он отправился в храм.
Когда-то его тяготили долгие службы. Казалось, что это время лучше было употребить на писание книг. А еще в голову назойливо лезли мысли, что за три-четыре часа он мог бы доехать, например, от Москвы до Тулы и обратно. Если же служба Великопостная, которая вместе с полунощницей длилась более семи часов – и вообще до Санкт-Петербурга! А потом неожиданно пришла мысль, что он, и правда, хотя почти и не сходит с места, – идет, едет, движется все это время. Но не из какого-то, лишь временно нужного и совершенно не имеющего значения для Вечности пункта А в пункт Б. А – к Богу!
К тому же духовник, мудрый и рассудительный старец, которому он в тот же день излил эти мысли, одобрил их, добавив:
«Какая разница – час дольше или час меньше? Ведь впереди – Вечность! А ради нее разве не стоит немного потерпеть?»
И ходить в храм сразу стало легко и нетягостно.
Как и на этот раз.
На всенощной Галина Степановна, словно обидевшись, вообще уступила ему место чтеца, и ему пришлось читать и шестопсалмие, и кафизмы, и каноны.
Александр любил