В конце лета Нериман уехала со своим новым мужем Селимом в Измир, а семья Нихата возвратилась домой. Привязанность Халдуна к Нериман сменилась забвением, ведь милая мама покинула его ради того господина… Зато у него сохранились самые приятные воспоминания о большом красивом доме в одном из зелёных уголков Стамбула, о синем-синем небе и фиолетовых водах Босфора. В ушах ещё звенели весёлые голоса друзей.

Когда Халдун пошёл во второй класс, он более не дичился своих сверстников.

Всё было новым в его жизни – одежда, башмаки, ранец, тетради и, конечно, друзья. Обидное прозвище, забытое ещё в том доме, на берегу Босфора, больше не тревожило. Ранним утром Халдун отправлялся в школу и до звонка на урок играл вместе с ребятами на школьном дворе.

Иногда он видел во сне мать. Но утром, среди новых друзей, в шумных играх и весёлых забавах быстро забывал о ночных сновидениях.

Он не знал о том, что в эту зиму его бабка нанялась кухаркой в богатую семью и уехала куда-то далеко-далеко, за Стамбул. Нихат и Хикмет-ханым оградили его и от этого. Ведь он мог принять всё близко к сердцу и вновь пережить горькое чувство унижения…

Но в следующем году, когда у Хикмет-ханым родилась девочка, Халдун почувствовал, что в его жизни многое изменилось. Покой ушёл из дома дяди Нихата. «Откуда, – думал Халдун, – взялась эта мокрая крикунья?»

– Её послал нам аллах, – говорила Хикмет-ханым. – А когда девочка вырастет, она будет стирать и гладить бельё и одежду своего старшего брата Халдуна.

«Аллах? – недоумевал Халдун. – А где он живёт? Какое ему до нас дело? Почему он послал к нам в дом эту замарашку? Кто его просил?»

Пока в доме не было младенца, целый день всё вращалось вокруг Халдуна. Вечером, после ужина, его умывали и на руках уносили в спальню. Дядя и тётя садились около его кроватки, рассказывали сказки и баюкали мальчугана.

Теперь всё изменилось. Никто больше не умывал Халдуна, он должен был делать это сам. Ноги и то приходилось мыть самому. И спать он отправлялся один. Даже дяде Нихату было не до него. В дом стала часто наведываться женщина в белом халате. И все втроём они занимались этой замарашкой. «Что они в ней нашли? – возмущался Халдун. – Вся какая-то синяя, сморщенная…»

Однажды ему приснилось, что тётя сердито сказала: «Я тебя больше не люблю! У меня теперь есть дочка, я её мама. А у тебя нет ни матери, ни отца. Я выброшу тебя на улицу!»

От испуга Халдун проснулся. Неужели его выбросили на улицу?.. Нет, он был в своей спальне. Бледный свет привёрнутой лампы едва освещал стену. Халдун вскочил и выглянул в переднюю. У тёти горел свет. Мальчик приподнял волочившуюся по полу ночную рубашку и на цыпочках пошёл по коридору. Так он добрался до окна и заглянул в комнату. Тётя кормила грудью девочку, а дядя Нихат полулежал на тахте и курил.

– Умный мальчуган! Очень похож на отца, – говорил он. – Но кое-что в нём есть и от матери. Мы должны сделать всё, чтобы он выучился и стал человеком, хорошим врачом, а потом…

– Женился на нашей Нермин? – засмеялась Хикмет-ханым.

– Да. Это было бы хорошо!

Хикмет-ханым вздохнула:

– Судьба! Всё в руках судьбы! Бросишь камень в одну птицу, а попадёшь в другую…

– Верно.

Дядя Нихат погасил сигарету, поднялся и направился к двери.

– Пойду навещу Халдуна, – услыхал мальчуган и пустился наутёк.

Когда Нихат-бей открыл дверь, то заметил маленькую белую фигурку, скользнувшую по тёмному коридору.

– Кажется, здесь был Халдун, – с тревогой в голосе сказал он жене.

– Странно! Неужели подслушивал?

Нихат чуть не бегом бросился в комнату мальчика. Халдун лежал, уткнувшись лицом в подушку. Он не столько испугался, сколько устыдился того, что подслушивал.

Нихат присел на кровать, погладил его по голове и спросил:

– Ты хочешь что-нибудь сказать, дитя моё?

Халдун молчал.

– Мне показалось, что ты подходил к нашей двери. Может, чего-то испугался?

– Да!

– Чего же!

– Тётя выбросила меня на улицу…

– Так ты видел сон? Верно я тебя понял?

– Мне приснилось, что тётя пришла с Нермин на руках и сказала: «Слушай, Халдун! Я мать этой девочки, а у тебя нет ни отца, ни матери. Уходи отсюда!»

Халдун шумно вздохнул и заплакал.

– Погоди, – сказал Нихат, беря его на руки. – Пойдём-ка к тёте и всё выясним.

Стоя с Халдуном на пороге комнаты, Нихат спросил:

– Это правда, что ты прогнала Халдуна?

– Кто? Я? – Хикмет-ханым ничего не понимала.

– Ты.

– Да что ты такое говоришь? Я прогнала Халдуна?

– Ну да, во сне. Ему снилось, что ты любишь только эту замарашку, а его гонишь прочь.

Всё было ясно, Халдун ревнует её к маленькой Нермин.

– Дитя мое! – протянула к Халдуну руки Хикмет-ханым. – Разве я могла бы тебя прогнать из-за этой глупышки? Ну что она представляет собой? Крошечная сморщенная старушка – больше ничего. Если она тебе очень не нравится, мы можем отдать её кошкам.

Халдун посмотрел мокрыми от слёз глазами на спящую девочку.

– Отдать такую крошку? Нет, тётя! Мне её жалко!

– Вот видишь. И нам тоже. Ты должен понять, что в наших сердцах есть место и для неё, и для тебя.

После этой ночи ревности Халдуна как не бывало. Он не видел более тревожных снов и стал весел, как прежде.

От своих однокашников он многое узнал о жизни и о своей семье. Но больше всего ему хотелось узнать что-нибудь о матери, а это как раз не удавалось. Никто не мог ничего сказать, а тётя и дядя Нихат всегда обходили его вопросы молчанием. И Халдун перестал спрашивать. Однако по мере того как он подрастал, тоска по матери становилась всё сильней. Как ни любил он дом, в котором прошло детство, Халдун всегда помнил, что живёт здесь из милости.

Когда подошло время сдачи экзаменов в лицей, он решил, что наступила пора начать самому заботиться о себе. Не говоря никому ни слова, Халдун стал усердно готовиться к конкурсу. Если отлично сдать все предметы, то можно получить стипендию и бесплатный пансион. И он решил завоевать это право.

Халдун отлично выдержал все экзамены. Но Нихат очень огорчился, когда узнал, что приёмный сын решил их покинуть.

– Дитя моё, – спросил он Халдуна, – почему ты так поступил? Разве в этом была какая-нибудь необходимость?

Халдун ответил тоном внезапно повзрослевшего человека:

– Да, дядя! Так мне подсказала совесть.

– Но разве когда-нибудь ты замечал, чтобы к тебе относились не так же, как к Нермин? Разве тебя обижали? Или в чём-нибудь ограничивали?