посыпались толстые тома, прошитые бечевой дела, скрепленные металлическими скобками папки. Все это падало на него и засыпало, как на похоронах земля засыпает гроб.

– Больше тебе из этого не выбраться, – сказал Третий.

Заваленный делами, стоя в плаще на коленях, Ярослав искоса наблюдал, как овчарку притягивает трупный запах, как пес обнюхивает воздух в том месте, где ассистент начинал было искать спрятанные папки и конверты. Они уже виднелись в верхней нише, и Ярослав, по- прежнему стоя на коленях, увидел, как посыпались из одного из конвертов предметы: часы на сгнившем кожаном ремешке, пуговицы от мундира, корочки офицерского удостоверения и какие-то снимки с надписями. Реквизиты чьей-то жизни. Он видел их краешком глаза, стоя на коленях, но тут же они пропали из поля его зрения, ибо какой-то тип в гражданском сгреб их ботинком в кучу, а потом надел перчатки и побросал все это в джутовый мешок, подставленный другим гэбистом.

– Ищи, Аза, ищи. – Следователь науськивал овчарку, указывая на очередные полки. Но пес все время возвращался к джутовому мешку, который был уже наполовину заполнен.

– Ведь то, что ты искал, у тебя уже есть, – сказал Третий, поднимая Ярослава с колен за воротник плаща.

Когда его вели по лабиринтам архива, Ярослав подумал, что никогда теперь не узнает, насколько он был близок к той находке, на которую так рассчитывала Анна.

Как только часы в гостиной пробили девять, Анна начала вести себя как пассажир на перроне, ожидающий поезда, который опаздывает. Она не могла усидеть на месте. Ее все раздражало: и радио, восхвалявшее народную власть и защитника мира Иосифа Сталина, и бормотание Буси, которая раскладывала свои пасьянсы на возвращение Анджея. Даже то, что Ника, готовясь к экзаменам на аттестат зрелости, вслух повторяла тему позитивизма в литературе. Анна хотела остаться одна. Она стояла у окна и смотрела на мокрую от дождя улицу.

Чего она ждала? Почему она так рассчитывала, что именно этот день и этот час приблизят ее к правде? Может, она поверила, что только тот, кто принес послание от Анджея, кто передал его портсигар, способен сделать еще больше? И тогда она услышала вопрос Ники:

– Ты не спишь?

Анна и не заметила, что до полуночи осталось всего десять минут.

– Я жду, – сказала она, кутаясь в шаль.

– Думаешь о нем? – спросила Ника.

Анна не была уверена, спрашивает она об Анджее или о Ярославе.

– А ты почему не спишь? – ответила она вопросом на вопрос.

– Зубрю.

– Скажи, Никуся, – Анна назвала ее так, как когда-то называл ее отец, – куда ты хочешь поступать после получения аттестата?

– Офелия, ступай в монастырь. – Ника изобразила на лице патетическую мину, подражая актрисе в сцене из Шекспира.

– Помнишь, что тебе когда-то сказала сестра Анастасия?

– Археология хороша для зануд. – Ника пожала плечами, показывая всем своим видом, что это предложение не для нее.

– Отец хотел, чтобы ты стала балериной.

Ника опять пожала плечами и чуть выпятила губы.

– Может быть, потому, что он никогда не видел меня танцующей.

– Как так? – Анна смотрела теперь на Нику укоризненно, как контролер смотрит на пойманного пассажира-безбилетника. – Ты забыла, как он учил тебя танцевать? Тебе в то время было лет пять, наверное. Мы собирались в офицерский клуб на бал…

Анна ждала подтверждения, ибо ей хотелось расширить свое собственное воспоминание с помощью того, что запомнила дочь. Если бы у них обеих перед глазами была одна и та же картина, тогда, возможно, она оказалась бы более отчетливой и прочной и менее подверженной коррозии времени. Но Ника отрицательно покачала головой: нет, не помнит она ни как они собирались на бал, ни как папа учил ее танцевать.

Почему она так сказала, если перед ее глазами уже стояла эта картина: спальня, отец входит в парадном мундире, натягивая белые перчатки… Мать кружится перед зеркалом в шелестящем платье. Сейчас они пойдут на бал по случаю полкового праздника, а она останется дома и будет представлять себе, как они танцуют, ведь они были такой чудесной парой. Они будут танцевать под арочными сводами офицерского клуба. Ника начинает завидовать матери, она тоже хочет танцевать. Ника заводит патефон, а когда зазвучало танго «Осенние розы», она хватает отца за руки в белых перчатках и повторяет капризно: «Папа, научи меня танцевать». И он целует ей руку, как настоящей даме, приподнимает и ставит ее ноги на свои ботинки и, двигая ботинками по полу гостиной, ведет ее в танце, пока пластинка не начнет скрипеть и пока не завянут эти осенние розы. А потом, проводив ее в спальню, он серьезно сказал: «Я надеюсь, барышня Вероника, что нам удастся еще не раз потанцевать»…

Вдруг до Ники дошло, что потом она уже больше никогда не танцевала! Потом – это значит post mortem. Это мать так разделила время: время до и время после. Перед тем было с ним. Потом – без него.

– Собственно говоря, я еще никогда ни с кем не танцевала. – Ника признавалась в этом скорее себе, чем матери.

Напольные часы как раз пробили полночь.

– Он придет сюда?

– Нет. Он сказал, чтобы я пришла туда, где мы встречались прежде.

– Он относится к этому как к свиданиям, – констатировала Ника.

– Нет, Никуся. – Анна очень серьезно произнесла эти слова. – Он просто знает, что они ни с кого не спускают глаз.

– А он не спускает глаз с тебя. – Ника не стала дожидаться реакции матери и выскользнула из темной комнаты.

Ярослав не появился на условленном месте на Вавеле. Анна ждала полчаса, потом, выйдя через ворота, она спустилась вниз и снова вернулась. Во дворе его не было. Она стояла, прислонившись к каштану. Как тогда, когда Анджей сделал ей предложение.

И на Брацкую он тоже не пришел. Ни во вторник, ни в среду.

Ника, вернувшись из школы, вопрошающе взглянула на Анну, а та отрицательно покачала головой. Буся чувствовала, что у невестки с внучкой есть от нее какие-то тайны. Может, они знают что-то об Анджее, только не хотят ей сказать?

В четверг Анна попросила Нику пойти с ней на почту. Ника ждала на улице.

– Могу ли я поговорить с полковником Ярославом Селимом? – спросила Анна в трубку, когда на той стороне прозвучал женский голос. Ответа не последовало, повисла длинная пауза, а потом вдруг настойчивый мужской голос начал допытываться, кто говорит и по какому делу…

– Назовите свою фамилию и скажите, по какому делу, а я передам гражданину полковнику. Алло? Вы слышите меня?!

Анна поспешно бросила трубку, как будто та ее вдруг обожгла.

Ника по выражению лица матери догадалась, что у Анны плохие вести. Анна произнесла лишь одно слово: исчез.

– Исчез? – Ника недоверчиво покачала головой. – Он бы не мог тебя бросить.

– Он наверняка попался. – Анна остановилась и посмотрела прямо в глаза Ники, сама пораженная своим открытием. – Для него это означает высшую меру!

– Сначала должен быть суд.

– Никуся. – Анна посмотрела на дочь, как смотрят на наивного ребенка. – Ведь он офицер.

Когда на башне Мариацкого костела зазвучала труба, Анна машинально направилась к входу в костел. Ника догнала ее.

– Куда ты идешь?

– Помолиться…

– Ты? Но ведь ты со времени post mortem только и делаешь, что предъявляешь счет Господу Богу!

– Это я вовлекла его в это дело. Он, избежавший смерти там, из- за меня станет очередной жертвой.

Ника вслед за матерью вошла в костел. Проникавшее сквозь витражи солнце играло разноцветными пятнами на лицах немногочисленных прихожан. Ника видела, как Анна зажигает свечку и ставит ее перед боковым алтарем…

Буся удивилась, что Анна хочет пойти вместе с ней на майское богослужение в честь Пресвятой Богородицы. Обычно она ходила в костел одна. Каждый раз она молилась перед вмурованными в стену костела памятными досками, на которых были выписаны имена семьи Филипинских. На этот раз с ней пошла Анна. Кто-то ей сказал, что ксендз Тваруг знает адвоката, который имеет возможность узнать о судьбе тех, кто исчез без следа, как это было с Ярославом. Он исчез, как весной исчезает лед на реке.

При виде Анны ксендз Тваруг просветлел лицом.

– Я знал, что ваше сердце откроется, – сказал он, когда они оказались в помещении прихода.

Анна отрицательно покачала головой: она пришла сюда не как прихожанка, она пришла за помощью, ибо слышала, что священник знает какого-то адвоката, который может узнать о судьбе тех, кто внезапно исчезает.

– Вы по-прежнему надеетесь узнать о судьбе своего мужа?

– Нет… Мне нужно узнать об одном человеке, который хотел помочь мне в этом деле и пропал.

– Сейчас происходит много несправедливого. – Ксендз, как обычно, произносил общие слова, подкрепляя их вздохами.

–  Я должна спасти этого человека.

– Это мужчина? – спросил ксендз, как будто это могло иметь какое-то значение.

Анна кивнула:

– Офицер. Как и мой муж. Он был вместе с ним в лагере. Он уцелел, а теперь из-за меня опять оказался среди жертв. Я спрашиваю Бога, как такое могло случиться?

– Бог никого не оставляет без ответа.

– Но я вместо ответа слышу молчание. А вокруг столько творится зла! Столько страданий вокруг!

Ксендз в замешательстве, не зная, что сказать, беспрерывно крутил пальцами «мельницу».

– Пустое это занятие обижаться на Бога за то,