она внимательно смотрела на него. И взгляд ее напоминал взгляд человека, заплутавшего в лабиринте, который смотрит с надеждой на проводника. У Анны не было предощущения, что она видит его в последний раз…
55
–
Юр наблюдал за девушкой исподлобья. Из-за этой подготовки к экзаменам на аттестат зрелости в доме Филипинских его принимали неохотно. Анна боялась, что он отвлекает дочь от учебы.
– Это можно сказать проще, – заметил он, затягиваясь папиросой. – Живи день за днем и забудь о том, что было.
– Какие же мужчины примитивные существа. – Ника пожала плечами. – Они упрощают мир, потому что для них важна лишь одержанная ими победа.
– Проигравшие всегда не правы. – Он произнес это с какой-то провокацией в голосе.
В последнее время их разговоры напоминали словесные поединки: он занимал позицию прагматика, она по-прежнему была идеалисткой, которой хотелось верить в лозунги и идеи. Юр утверждал, что в нынешней ситуации для таких людей, как он, есть три выхода: бороться, сбежать или примириться с действительностью. И вот эти последние окажутся победителями. Когда Ника начинала с ним спорить, он сразу прерывал разговор, как человек, аргументы которого неопровержимы, но только он не волен их озвучить. Да и вообще, Юр часто уходил в себя, стал неразговорчивым, как будто отсутствующим.
Услышав звук открывающейся входной двери, Юр сразу же потушил папиросу. С некоторых пор ему было запрещено курить в квартире Филипинских. У Ники иногда поднималась температура, рентген легких показывал не самый лучший результат, поэтому нельзя было ее отравлять папиросным дымом. Но Юр ощущал дискриминацию только в отношении себя, ибо ему почему-то запрещают, а когда появляется здесь этот полковник, то ему позволяют дымить, выкуривая одну папиросу за другой.
– Есть что-нибудь? – Ника выбежала в переднюю. Она знала, что мать была на встрече с Ярославом. Она очень надеялась, что тот наконец найдет какие-то документы, которые превратят сомнения в уверенность.
– Может, узнаем что-нибудь в понедельник.
– В понедельник?
– Ярослав должен в понедельник вечером встретиться с кем-то в Архиве древних актов. Там могут быть документы.
Понедельник… Встреча с кем-то в Архиве древних актов…
Все это донеслось до Юра через едва прикрытую дверь.
Когда Ника вернулась в комнату, Юр надевал свою американскую военную куртку.
– Господи, благодарю тебя. – Сложенные в молитвенном жесте руки Ника воздела к потолку и шепотом произнесла: – Может быть, в понедельник все окончательно прояснится. Пусть уже наступит конец этой шизофрении!
– Кисмет, все кисмет, то есть судьба, – буркнул Юр, собираясь к выходу.
– Куда ты так спешишь? – удивленно спросила Ника. – Мы же собирались пойти в кино.
– Будет время после экзаменов. Мне дают понять, что я тебе мешаю заниматься.
Когда он ушел, Ника открыла ящик стола и вынула из него тот снимок, на котором они были сфотографированы, прижавшись щеками друг к другу, а их глаза, в которых хотя и угадывалась шутливая веселость, смотрели в объектив, как во время настоящей клятвы. Тогда она была не в своей свадебной фате, а он – не в своей бабочке на шее. Они были смущены теми ролями, которые сами невольно сыграли в этой пародии на свадебную сцену. Блеснула вспышка, раздался щелчок аппарата, он тогда ее поцеловал, а она сорвалась и убежала в испуге, чуть не запутавшись в свадебной фате…
И вдруг ее охватило такое чувство, словно это было очень и очень давно…
56
Моросил весенний дождик. В свете фонарей мокрая брусчатка поблескивала как полированная. Цокот копыт разносился эхом по пустой улице. Сгорбившийся на козлах извозчик надвинул на голову капюшон. С натянутого верха пролетки стекали капли дождя. Извозчик повернулся и через плечо спросил своего пассажира, куда, в конце концов, ему ехать.
– Пока вперед, – бросил Ярослав.
Садясь в пролетку, он не сказал извозчику адреса. Он хотел добраться до улицы Сенной, но не хотел подъезжать прямо к дверям Архива древних актов. Из-под поднятого верха пролетки он смотрел на пустые улицы города. Извозчик на козлах совсем согнулся под тяжестью намокшего плаща. Вдруг Ярослав услышал треск кнута, конь рванулся вбок, послышалось мяуканье испуганного кота, сопровождаемое проклятиями извозчика. Ярослав увидел, как кот, распластавшись на бегу, скользнул в ворота старого дома.
Он тронул извозчика за плечо. Пролетка остановилась. Ярослав сошел и подождал, пока она не скроется за поворотом. Ярослав зашагал по пустой улице. Поля шляпы защищали лицо от дождя. Он был одет в габардиновый плащ и черные ботинки, которые ему были слегка малы. Перед выходом он размышлял, не следует ли ему надеть военную форму: с одной стороны, она давала ощущение безопасности, ибо человека в мундире полковника ни один патруль не остановит для проверки, однако верх взяло опасение, что на мундир может плохо прореагировать тот, кто должен стать его проводником.
Уже почти дойдя до Сенной, 16, Ярослав остановился под фонарем, чтобы проверить время: на часах было без пяти девять. Ярослав стоял возле тяжелой двери в намокшей обветшалой стене. Он уже был готов постучать – три коротких удара, пауза и еще два, – но тут неожиданно послышалось тарахтение машины. Ярослав заметил свет автомобильных фар, осветивших улицу за углом. Машина проехала мимо, и улица вновь погрузилась в сырую темноту. В этой части город выглядел совсем обезлюдевшим.
Ярослав постучал. Ждать пришлось добрую минуту, прежде чем дверь приоткрылась. Перед ним стоял человек высокий и худой как жердь, в старом фартуке, поверх которого был наброшен потертый меховой жилет. Он смотрел на Ярослава сквозь очки с очень толстыми, как дно бутылки, стеклами. Все совпадало: именно таким описывал профессор Фридман своего ассистента.
– Я от профессора.
Ассистент кивнул головой, закрыл дверь и задвинул засов. Он первым направился в сторону коридора с арочным потолком, а шедший за ним Ярослав с удивлением заметил, что у него, как у паломника, на ногах сандалии. Он вел его под сводами, которые освещались слабыми лампочками. В этом желтом свете толстые стены выглядели словно поросшие мхом.
– Приготовьтесь к самому худшему, – бросил ассистент, не оборачиваясь.
– Что нам угрожает? – Ярослав не знал, что значило это предостережение.
– У вас есть носовой платок? – спросил ассистент. Он обернулся и подождал, пока Ярослав не достал из кармана платок. Тогда он вынул из кармана фартука маленькую бутылочку, вытащил пробку. – Аммиак. – Ассистент велел развернуть платок и накапал в него несколько капель. – Легче выдержать. Только вот глаза могут слезиться. Но лучше не видеть, чем ощущать этот яд! Этого никакой нормальный человек вынести не может.
Он вынул из кармана жилета фланелевую маску на резинке и надел на лицо. И опять пошел впереди.
Они шли вдоль стеллажей, на которых лежали стопки дел. От них исходил запах плесени и влажного тряпья. Вот, значит, каков запах истории людей и домов, которую хранят эти дела? Ярослав в желтоватом свете скользил взглядом по корешкам оправленных в мраморную бумагу папок, скоросшивателей, книг. Они сворачивали в новые лабиринты. В какой-то момент ассистент поправил маску на лице, указал Ярославу на стеллаж в глубине и осветил его лампой на длинном шнуре, которую держал в руке. Ярослав почувствовал, как подкатывает тошнота. С той стороны пришла волна трупного запаха. Он быстро прижал носовой платок к носу. Аммиак перекрыл ему дыхание, защекотал в носу и выжал слезы.
Ассистент передал ему лампу и велел направить ее свет в самый угол этой ниши. Он подошел к полкам, отодвинул несколько больших папок с переплетом из мраморной бумаги, которая теперь из-за влажности выглядела как несвежее мясо, и полез в самую глубь полки. Он сбросил с ног сандалии, стопами в толстых носках из овечьей шерсти он опирался о нижние полки. Когда он вот так нырял под потолком, его спина в жилете была напряжена, как тетива. Он старался достать что-то, что было спрятано за рядами старых документов. Он постанывал от усилий. В какой-то момент он застыл неподвижно, после чего спрыгнул на пол и быстро всунул ноги в сандалии. Что-то заставило его забеспокоиться.
В глубине раздался треск выламываемых дверей, потом лай собаки и голос, отдающий приказы. Лай собаки приближался. Когда пес ткнулся в его колени, Ярослав понял, что он шел не по его следу, а на запах смерти, которым были пропитаны эти спрятанные в глубине документы…
– Руки вверх! – Несмотря на то что в лабиринте архива горели лампочки, кто-то слепил его светом фонарика.
Ярослав поднял руки. В одной из них был зажат носовой платок. Рядом стоял ассистент, его вытянутые вверх руки почти касались свода коридора.
– Добрый вечер, господин полковник Селим. – Следователь выключил фонарик, и тогда Ярослав увидел лицо человека, который разглядывал его, как командир разглядывает пойманного на дезертирстве солдата.
– Вы меня знаете?
Следователь подошел ближе, фонариком поднял вверх подбородок Ярослава и произнес сквозь стиснутые зубы:
– Я знаю всех врагов народной власти. Я знаю даже Господа Бога.
– А вы знаете, что незаконно задержали офицера Войска польского? – Он попытался достать из кармана документы, но тут двое людей бросились на него, пригнули к полу и заставили встать на колени. С полок, задетых во время этой борьбы, на плечи Ярослава
