Потом мне пришло в голову, что российское телевидение тоже могло рассказать своим зрителям о взрыве в Стамбуле. Если мои бабушка и дедушка увидят этот сюжет и решат, что страшная беда приключилась с их непутевой внученькой, я окончательно осиротею! Старики мои канут в Лету дружно, как в синхронном плаванье.

Мой мобильный по-прежнему был мертв, но я нашла в закутке за билетными кассами телефон-автомат. За монетки, вкладываемые непосредственно в его медный клювик, с него можно было позвонить и в другую страну.

Я набрала домашний номер стариков.

Они спали – в моем родном городе уже наступила полночь, и это было к лучшему. Если бы дед не зевал, как бегемот, он непременно расслышал бы в моем голосе нотки истерики. Я искусственно бодрой скороговоркой сообщила, что звоню просто так, потому что очень-очень соскучилась, но у меня все хорошо, я отдыхаю на море – не уточнив, на каком именно.

Сонный дед пробормотал какое-то доброе морское пожелание типа «семь футов под килем» и передал трубку бабушке, но я притворилась, будто не услышала ее пытливого: «Алле, Нюнечка?», и положила трубку.

Моя бабушка даже спросонья обыграет на чемпионате мира по скоростному допросу с пристрастием самого Мюллера. У нее еще до начала предметного разговора со мной голос был проникновенный, как скальпель. Я предпочла не рисковать, потому что бабуля вытянула бы из меня все подробности «морского отдыха» вместе с жилами.

Но не выплеснутые на благодарного слушателя слова, мысли и чувства распирали меня, как телевизионную девушку – информационная жаба. Поделиться хоть с кем-нибудь хотелось просто нестерпимо!

– Позвони в Лондон, – подсказала Тяпа.

Она большая мастерица придумывать разнообразные поводы для действий.

– Ты же сообщила Алексу Чейни о том, что томишься в застенках на Санторини. Надо бы рассказать ему – что произошло дальше.

– Да, да! Алексу надо рассказать, обязательно! Вдруг он уже снаряжает спасательную экспедицию на остров? Необходимо сообщить ему твои новые координаты! – подхватила наивная Нюня.

И тогда я с чистой совестью позвонила в Лондон.

Трубочку никто не снял, что с учетом позднего времени было неудивительно, но я прекрасно пообщалась и с автоответчиком. Он меня не перебивал, не задавал неуместных вопросов, просто слушал и мотал на ус, точнее, на магнитофонную ленту. Я рассказала ему все и почувствовала себя намного, намного лучше! Это было как сеанс самозабвенного плача в жилетку психоаналитика.

Облегчив душу и карманы (прожорливый телефон съел всю мелочь из кошелька), я купила в другом полезном автомате шоколадку и пошла искать зал ожидания.

Его тут не было. Порадовавшись тому, что мне так удачно случилось выспаться днем, я внимательно изучила указатели и пошла на остановку общественного транспорта.

Автобусы еще ходили. Я села в первый попавшийся и минут через десять вышла из него на улице, показавшейся мне достаточно оживленной.

Вывеска с изображением телевизора, транслировавшего футбольный матч и позировавшей на его фоне пузатой бутылки, подсказала мне, что делать дальше. Я рассудила, что цвет моих ног в полутьме спортивного бара будет не столь очевиден, и перепоясалась, вздернув повыше подол балахона, чтобы он не был похож на монашеское одеяние.

Сокрушительного впечатления на контингент зрителей матча мое появление не произвело, и это, против обыкновения, меня только порадовало.

Я устроилась у края барной стойки, поближе к пульту от телевизора, заказала пиццу с пивом и стала ждать, когда передо мной появится еда, а на экране – выпуск новостей.

Пицца и пиво подоспели раньше, чем новости. Обратная последовательность могла бы лишить меня аппетита.

Мне ничего не померещилось, на что я втайне надеялась. Стамбульская голышка действительно выглядела точь-в-точь, как я, побывавшая в руках гримера. Тогда Ля Бин вылепил одно лицо всем двенадцати девочкам, и это было именно то лицо, которое теперь показывали по всем каналам.

– Другими словами, стамбульской голышкой могла быть любая из них! – Тяпа сказала то, о чем я не хотела думать.

Пользуясь тем, что немногочисленные посетители бара смотрели больше в свои стаканы, чем на экран, я щелкала пультом, перескакивая с одного канала на другой вслед за новостью о стамбульском взрыве.

Кроме греческого телевидения, были доступны болгарское, плюс англоязычный канал «Евроньюс». У греков я только картинку смотрела, на других каналах добирала информацию.

Трагическая история постепенно обрастала подробностями.

Неизвестная особа погибла в результате взрыва на смотровой площадке знаменитого стамбульского кафе. Никаких программных заявлений она не делала, вообще ни слова не сказала, просто разделась донага и – ба-бах! В момент взрыва женщина стояла у парапета ограждения, вблизи никого не было, и другие люди не пострадали.

Это больше походило на самоубийство сумасшедшей, чем на продуманный теракт, если бы не одно «но»: в момент взрыва в кафе с прекрасным видом на террасу проходил банкет международной организации женщин-журналистов, и все они поторопились проинформировать о случившемся свои СМИ. Таким образом, о событии узнало все более или менее прогрессивное человечество, не исключая даже читательниц гламурных журналов, редко освещающих трагедии иного рода, нежели чей-то сломанный каблук или лопнувшая бельевая резинка.

Ближе к полуночи я покончила с пивом и перешла на более крепкие напитки, а в эфире начали возникать все более качественные фотографии, сделанные очевидцами-туристами. Появилась возможность разглядеть, что округлый предмет в руках погибшей – не мячик, а крупное яблоко, и тут началось!

На англоязычном канале выскочили какие-то деятели из так называемой общины «Дети Евы». Они развернули, как пыльный флаг, древнюю библейскую историю о прародительнице всего живого, и давай доказывать, что к суициду стамбульскую голышку привел тот самый материнский инстинкт, ибо она и есть Праматерь Ева, принявшая смерть ради вечной жизни потомков! Потому что на дворе у нас – что? Конец лета. А через четыре месяца будет – что? Конец света! И тем, кто хочет его пережить, одна дорога – в общину «Дети Евы», потому что именно им – и только им – была обещана жизнь вечная.

В подтверждение сказанного горластые Евины детки сыпали цитатами из Священного Писания и более поздних текстов столпов церкви.

– Что за бред?! – прямо высказалась моя Тяпа. – Что ж, если голая баба – с яблоком, так она сразу Ева? Мы в колхозе на летней практике яблоки ведрами собирали, и тоже были в одних бикини, но мы же не рвемся на этом основании в героини Ветхого Завета! И вообще, за грехи человеческие вовсе не Ева умерла, насколько я знаю! С чего это «Дети» ей поклоняются?

– Кхгм, видите ли, в чем дело, – деликатно кашлянула Нюня. – Лет этак восемьсот тому назад, в двенадцатом-тринадцатом веках, существовал культ Девы Марии, которую воспринимали именно как вторую Еву. Этот поворот в христианской спиритуальности подчеркивал искупление Марией, новой Евой, греха всех женщин. Так что преступница Ева, можно сказать, давно реабилитирована. А главное: ей действительно с самого начала было обещано, что через нее станет человек богом. Будете, мол, как боги! Так что при желании под культ Евы вполне можно подвести солидную базу.

– И огрести солидный куш! – фыркнула Тяпа. – Эти сектанты небось уже приготовились задорого билеты продавать! Надеюсь, в мире не слишком много идиотов, способных поверить в такую чушь.

– Да почему же чушь? Вы посмотрите, как это символично! – завелась Нюня. – Похоже, что взрывное устройство у нее было в яблоке, где же еще, правда? И получается, что Еву снова погубило яблоко!

Чувствовалась, что она уже загорелась и скоро разовьет тезисы Евиных отпрысков в стройную систему.

– Хорош, а? – грозно попросила Тяпа. – Этого опиума для народа и без нас сварят полные бочки! Давайте подумаем о другом. Кто, вы думаете, взорвался на террасе – Афродита?

Вопрос хороший.