находился на грани нервного срыва. Впоследствии Леннон признавался Майлзу: «Я еще не вышел из глубокой депрессии после «Pepper». Я думал о самоубийстве». Йоко — которая в то время сделала уклончивое заявление, что ей «очень нравится» Джон, — меньше всего была похожа на злую ведьму Моргану Ле Фей. Если бы это был фильм «Carry On», мы стали бы свидетелями страстной сцены на экране в ту роковую ночь в мае 1968 года, когда некий тайный поклонник, пользуясь отсутствием Синтии, пригласил Йоко в Кенвуд. Перед заключительными титрами Йоко поворачивает ключ в дверях спальни и подмигивает в камеру — возможно, в сопровождении мелодраматичной вспышки молнии.

В любовном киноромане за этим последовало бы внезапное и необыкновенно трогательное примирение с великодушной Синтией, и все вернулось бы на круги своя. Однако жизнь не похожа на книги. По крайней мере, для Синтии.

Поведение Леннона было таким странным, что вызвало яростное возмущение членов клуба поклонников Синтии Леннон. Он бросил ее и Джулиана и поселился в лондонской квартире вместе со своей новой возлюбленной. С этого момента жизнь Йоко стала неотделима от жизни Джона, а загадка их союза со временем только углублялась.

Подобно другим поклонникам Beatles, их официальный биограф Хантер Дэвис считает основной причиной распада группы «появление Йоко Оно в жизни Джона». В то время журнал «Beatles Monthly» деликатно называл Йоко «почетным гостем», когда Леннон 18 июня 1968 года осмелился взять ее с собой в «Old Vic», где Национальный театр представлял инсценировку его собственной «In His Own Right». Затем последовало знаменитое «лежание в постелях» перед толпой журналистов и другие «хеппенинги».

«Перемена в нем вызывала ассоциации с Джекилом и Хайдом, — вздыхала в 1997 году ничего не забывшая и озадаченная Синтия. — Если бы за несколько лет до этого Джон мог увидеть свое будущее, он посмеялся бы над собой. До их встречи с Йоко в «The Times» появилась статья по поводу ее фильма «Bottoms» — бесчисленное количество голых задниц крупным планом, — и Джон заметил: «Посмотри на эту чокнутую японскую художницу. О чем еще они собираются писать?!» То есть тогда он считал ее ненормальной — и я согласилась. Я не поклонница концептуального искусства. Когда я смотрю на какие–то вещи, я хочу понимать, что это».

Для школьниц, выписывавших «Beatles Monthly», Йоко Оно должна была превратиться в нечто среднее между разведенной американкой Уоллис Симпсон, прибравшей к рукам британского престолонаследника, и Берил Формби, которая не выпускала из «ежовых рукавиц» своего мужа– подкаблучника Джорджа, артиста мюзик–холла из Ланкашира. Однако в мире живописи и музыки Оно уже приобрела известность второй Трейси Эмин, чему способствовали ее выставки с такими экспонатами, как шахматы с набором фигур только белого цвета или яблоко, на ценнике которого стояло «200 фунтов», а также представление в ливерпульском «Bluecoat Chambers», где посетители собирали осколки только что разбитого ею кувшина. Другие эскапады включали в себя обертывание коричневой бумагой статуй на Трафальгарской площади, сочинение книги «Grapefruit» — пособия по выставлению себя в глупом виде — и, разумеется, съемки фильма «Bossoms».

Йоко также пыталась выступать в роли исполнительницы поп–музыки и даже отослала пленку с записью фирме «Island», которая специализировалась на необычной этнической музыке. Однако свою нишу она отыскала в музыкальном авангарде при помощи вокальной «гимнастики», которая в значительной мере основывалась на всхлипах хора и необычных сочетаниях звуков у таких современных «серьезных» композиторов, как Шенберг и Пендерецкий, а также на строго хроматической классической японской музыке.

Более того, в компании джазовых музыкантов, в частности Орнетт Коулмен, она изображала голосом солирующую трубу на концерте в Кембриджском университете в одно из воскресений марта 1969 года. У ее ног спиной к публике сидел Леннон, либо держа электрогитару у микрофона — что приводило к режущим уши всплескам эффекта обратной связи, — либо забавляясь с каким–либо электронным инструментом и производя различные эффекты для сопровождения импровизаций датского саксофониста Джона Чикай, ударника Джона Стивенса, а также криков, завываний и козлиного блеяния Йоко.

Они являлись средоточием пристальных взглядов студенческой аудитории, которая казалась безгласной и неподвижной фотографией. Незначительное меньшинство внимательно слушало, одновременно пытаясь не обращать внимания на неизбежно возникавший вопрос: «Разве такое может кому–то нравиться?» Как–никак все стоящие на сцене — даже Джон Леннон — были артистами, и поэтому становилось понятно, что чем сложнее воспринять эту музыкальную какофонию, тем более «художественной» она должна считаться в богемных кругах.

После вежливых хлопков, сопровождавших окончание выступления, основной привлекательностью вечера стала возможность важно порассуждать о том, как это было «интересно», и о возможностях «спонтанной музыки», щеголяя такими именами, как Орнетт, Джон Кейдж, Эдгар Варезе и Лючано Берио. В прежние времена, когда джаз закрыл перед Beatles многие концертные площадки, именно такую пафосную атмосферу не выносил Леннон: чувство презрения и превосходства по отношению к тем, кому это не нравилось, или к тем, чье восхищение имело «неверную основу».

Тем не менее, ему было приятно одержать верх над Маккартни в соперничестве, которое началось между ними в незапамятные времена. Когда Beatles переселились на юг, Пол утер ему нос, обосновавшись в самом центре Лондона, тогда как сам Джон обитал в Вейбридже. Первенство Пола усилилось его знакомством с Берио после посещения концерта его авангардной электронной музыки, состоявшегося 23 февраля 1966 года в лондонском Итальянском институте. В тот вечер Джону было слишком тяжело преодолеть долгие и все более ненавистные мили, отделявшие Лондон от его дома в Суррее.

Джон участвовал в этом кембриджском концерте безумной музыки в пику Полу. Тот же мотив прослеживается в альбоме Леннона и Оно «Unfinished Music No 1: Two Virgins», на конверте которого были помещены их фотографии в обнаженном виде, привязавшие Джона к Йоко крепче, чем любое обручальное кольцо. В соответствии с мрачноватой модой этот конверт вызывал ассоциации с фотографией на обложке «The Freewheelin' Bob Dylan» 1963 года, где небрежно одетый Боб неторопливо прогуливался по улице Нью–Йорка под руку со своей тогдашней подружкой. Леннон и Оно не очень старательно демонстрировали, что они почти не отличаются от остальных, однако основная цель «The Virgins» подчеркивала пропасть между создателями альбома и обычной толпой — или, как они выражались, между «нами двоими и массой просто остальных», — к которой в скором времени пара станет причислять также Ринго, Пола и Джорджа.

Во время своих безуспешных попыток войти в состав The Texans — а впоследствии и Rory Storm And The Hurricanes — 14–летний Джордж Харрисон когда–то исполнял интерпретацию Джина Винсента песни 20–х годов «Wedding Bells». В ней была такая строчка: «Эти свадебные колокола разбивают мою старую дружбу».

«Старая дружба закончилась в тот момент, когда я встретил Йоко, — соглашался Джон Леннон. Забыв и о предыдущих любовных увлечениях, и о Синтии, он объяснял: — Как будто ты встретил свою первую женщину и перестал встречаться с ребятами в баре, играть в футбол и на бильярде. Возможно, некоторым нравится сохранять прежние отношения с друзьями, но после того, как я нашел свою женщину, парни стали для меня совсем неинтересны, разве что как старые друзья. Но так случилось, что это были знаменитые парни, а не просто ребята из местного бара».

Альбом «Two Virgins» стал не только отражением этой мысли, но и, по словам Йоко Оно, являлся художественной декларацией. Однако простой обыватель был слишком смущен, чтобы восторженно отреагировать на эту декларацию.

В том году в один из своих редких рождественских визитов в Лондон я заметил обратную сторону конверта «Two Virgins» — на которой были изображены их задницы — в витрине «One Stop», небольшого музыкального магазина в Уэст–Энде, известного тем, что в нем раньше всех появлялись музыкальные новинки. Зайдя внутрь, я указал пальцем на витрину и незаметно подмигнул. Прошлой осенью я купил экземпляр «International Times» (IT), основного печатного органа британского андеграунда, который впервые оказался в центре внимания широкой публики после скандала, вызванного публикацией фотографии обнаженного Фрэнка Заппы, который сидел в туалете с предусмотрительно прикрытым причинным местом. Это послужило одной из причин пристального внимания полиции к IT и журналу «Oz»,