подбородком в сторону входа. – Да и сейчас нельзя почувствовать себя спокойно: Синтаку может появиться в любую минуту.

Тикако бросила взгляд на входную дверь:

– И правда, Синтаку часто появляется именно в такие минуты. Так ведь было и в Саламанке…

– Не беспокойся. Это же шутка. Притом шутка самая что ни на есть простая – как по заказу.

Тикако издала легкий смешок.

– Ты и правда не пьян, но чем-то сильно раздражен.

Бармен принес пиво.

Они чокнулись.

– Если мне нельзя ни напиваться, ни раздражаться, остается, пожалуй, только уехать в Барселону и провести там жизнь, шлифуя камни Саграда Фамилиа.[85]

Тикако задумчиво провела языком по губам, слизывая пивную пену.

Ее язык на мгновение блеснул во рту, и Рюмон ощутил желание, разлившееся по всему его телу. Перед глазами возникла сцена, которую он увидел в Саламанке: Тикако, изящно изогнувшись, сидит на корточках перед канализационным люком и разбирает надпись на нем.

Во рту пересохло. Он осушил кружку и попросил у бармена еще бутылку пива. Тикако смотрела на него с неодобрением.

– Что-то ты разогнался…

– Бутылка совсем маленькая, к тому же это ведь пиво. Что-что, а пива я могу выпить сколько угодно. Это же все равно что вода, ей-богу.

Тикако вдруг перевела взгляд на его грудь:

– Слушай, покажи мне твой кулон.

Рюмон снял кулон и положил его на стол.

Тикако взяла его и внимательно рассмотрела на свету.

– И правда, похож на рисунок Куниэда.

– По-моему, они совершенно идентичны.

Рюмон собрался с мыслями и обстоятельно описал ей, как и при каких обстоятельствах ему достался этот кулон. Так же без утайки рассказал все о своих родителях.

Тикако выслушала его, не перебивая: казалось, его рассказ взволновал ее.

– Помнишь, мы с тобой обнаружили в реестре Интернациональной бригады имена Рикардо и Марии Нисимура. Я ведь уже говорил тебе, что Нисимура – девичья фамилия моей матери?

– Да, говорил. Ты тогда еще высказал догадку, что эти Рикардо и Мария – твои дед и бабка, правда?

– Именно. А теперь моя догадка превратилось в уверенность.

Тикако сдвинула брови:

– Неужели? И что же тебя убедило?

– Ты ведь слышала про Кайба Кивако, председателя «Дзэндо»?

Тикако вздрогнула:

– Слышала…

– Она мне говорила, что в молодости училась в Париже и что в то время мои дед с бабкой очень помогли ей.

Рюмон в общих чертах пересказал ей то, что узнал от Кивако, когда в последний раз беседовал с ней по телефону.

Тикако посерьезнела.

– Таким образом, получается, что мои дед с бабкой вне всяких сомнений участвовали в испанской гражданской войне. И вот этот самый кулон перешел от них к моей матери, а от нее – ко мне.

Тикако задумалась.

– Но если у того Гильермо был точно такой же кулон, что и у тебя, выходит, что он и есть Рикардо Нисимура, другими словами – твой дедушка, не так ли?

– Нет, здесь ты не права. Гильермо, каким его описал Куниэда, вовсе не похож на моего деда – ни по телосложению, ни по облику. К тому же, помнишь, они ведь воевали в противоположных лагерях. Нет, я почти уверен, что они – разные люди. Я думаю, что дед просто встретился с Гильермо где-то и тот либо отдал кулон ему на сохранение, либо подарил.

– Если они встречались, то, скорее всего, уже после войны, нет так ли?

Рюмон кивнул:

– Наверное. Но можно предположить и такое: кулонов было два, а не один.

Тикако молча вернула ему кулон. Ее лицо побледнело.

Рюмон повесил кулон обратно на грудь.

– Завтра я еду в Ронду, встречаться с боевым товарищем Гильермо. Если мне удастся его найти, быть может, история хоть немного да прояснится.

– Его ведь звали Хасинто Бенавидес, да?

– Ну да.

Тикако опустила глаза и пригубила пива.

– Может, мне тоже вместе с тобой съездить…

Рюмон достал сигарету. Сразу он не нашелся, что сказать. Вспомнился Синтаку.

– Ну да… рестораны-то есть и в Ронде… – только и сказал он и прикурил.

– Похоже, я помешаю тебе там?

Рюмон выпустил дым и взглянул ей в лицо.

– Только что, когда мы разговаривали с Синтаку, он заметил, что ты ведешь свою работу здесь как-то бессистемно. И что раньше, когда ты работала в «Дзэндо», ты всегда тщательно строила планы и действовала строго в соответствии с ними.

Тикако отвела глаза и деланно рассмеялась.

– Синтаку и раньше любил совать свой нос в чужие дела. Мне всегда было трудно сосредоточиться, когда он сидел за соседним столом, – такое ощущение, будто ты вечно под надзором. Он, наверно, много всякой всячины тебе наговорил…

– Да, кое-что… Например, говорил о том, почему ты ушла из «Дзэндо».

Тикако быстро взглянула на него и сразу отвела глаза.

– И почему же, интересно?

– По его убеждению – из-за мужчины. Или чтобы поставить точку в интимных отношениях, или чтобы избавиться от чьих-то назойливых преследований – как он утверждает, общественное мнение на этот счет разошлось.

Скулы у Тикако обострились, она снова выпила пива. Вытащив из его пачки сигарету, неумело закурила.

– Вот наглость.

Рюмон следил за движениями ее пальцев.

– С каких это пор ты куришь?

– Только иногда, с тех пор как занялась свободной журналистикой. Ну и что же ты ему на это ответил?

– Честно говоря, ничего. Потому что слова «назойливые преследования» мне кое о чем напомнили. А я- то думал, что никто ничего не знает… Страшная, однако, штука – слухи. – Он покраснел до самых ушей.

Вдруг в его сердце шевельнулось сомнение. Тогда он отнес слова Синтаку на свой счет, но, может быть, зря?

Тикако нахмурилась и погасила в пепельнице сигарету, которой затянулась всего один раз.

– Пускай говорят себе, что им только вздумается. Ну а я… я хочу, следуя моей бессистемной системе, съездить вместе с тобой в Ронду.

Рюмон произнес, колеблясь:

– Честно говоря, Синтаку хотел тоже поехать – и позвать тебя. Но я отказался. Кадзама едет со мной, и я решил, что его будет вполне достаточно.

Рот Тикако скривился в улыбке: