Но своих никому не раскрою я карт.

Я известен и в чине. Да что в этом толку?

Все равно я не буду Ньютон и Декарт.

Я — живой (пока еще) интеллект Сталина. О нет, совсем не в том смысле, что оказал влияние на формирование интеллекта Сталина, учил его, выполнял для него какие-то интеллектуальные операции или позволял ему присваивав продукты моей интеллектуальной деятельности, а в гораздо более глубоком и буквальном смысле слова. Человек, известный в истории под именем Сталина, был по преимуществу тело, воля и эмоции, а я был по преимуществу интеллект! Был, так как со смертью Сталина-тела прекратилось мое существование как Сталина-интеллекта. И лишь вместе мы создали феномен по имени Сталин. Конкретнее говоря, я являюсь автором всех философских сочинений и всех обще теоретических кусков в прочих сочинениях, приписываемы; Сталину-телу. Я разработал все методы его мышления и его интеллектуального поведения. Повторяю и подчеркиваю, я не учил его — его вообще ничему не надо было учить. Я делал свое интеллектуальное дело, а он неукоснительно (!) следовал разработанным мною сценариям. Он был актер в моем спектакле. И должен признать, актер великолепный.

Разумеется, в спектакле принимало участие много людей. Вот их я многому научил. Но в большей части их и учить не надо было, — спектакль был прост, роли примитивны, большинство участников спектакля — статисты или игроки за сценой. Но сам я не входил в сталинский «аппарат» и не занимал никаких серьезных официальных постов. Я был совершенно незначительной личностью, которую не замечали и не принимали во внимание. Отчасти благодаря этому я уцелел. И хотите верьте, хотите — нет, сам я лично не написал ни строчки. Отчасти также благодаря и этому я выжил. Не подумайте, будто я сам заставлял писать других, будучи лишь посредником между ними и Сталиным. Я лишь делал вид, будто я — посредник и организатор. Я отдавал все свои мысли, идеи, формулировки совершенно бездарным кретинам, выдавая их за авторов и прививая им уверенность в том, что они — авторы. Этих кретинов время от времени уничтожали по личному указанию Сталина. Я лишь по его просьбе «редактировал» его «наброски» в «его стиле», а точнее — в выработанном мною для него стиле. Такая форма наших взаимоотношений установилась с первых же дней нашего знакомства. Я сделал для него небольшую работу. Он был удивлен скоростью исполнения просьбы. И стиль статьи ему очень понравился. Он похвалил меня. А я почему-то (не могу понять, почему именно) от авторства отказался, сказал ему, что это сделал один «мой человек, о котором лучше не знать». Он кивнул. И с тех пор так и пошло.

Жаль, конечно, что я теперь не могу доказать своего авторства всего того, что составляло интеллектуальный аспект Сталина. Но что поделаешь? Это все настолько прочно срослось с ним, что никто все равно не поверил бы мне, если бы даже я представил неоспоримые доказательства. Кроме того, все это имеет смысл лишь в связи с личностью Сталина, а не само по себе. Само по себе это примитивно, серо, бездарно, грязно. Мой гений (если был у меня таковой) ушел на то, чтобы создавать нечто жалкое, ничтожное, подлое, но создавать это в качестве черт характера человека, который придаст им видимость грандиозности, величия, божественности.

Хочу обратить внимание на то, что я являюсь изобретателем сценариев интеллектуального поведения Сталина, благодаря которым он поражал людей, встречавшихся с ним, своей осведомленностью и прозорливостью. По этим сценариям заранее готовилось все то, о чем избранные для встречи со Сталиным люди будут говорить, какие будут задавать вопросы, в чем Сталин проявит осведомленность. Потом аппарат в совершенстве овладел этим методом. Более того, этот метод распространился на все сферы жизни общества и стал привычным. Настолько привычным, что люди даже не замечают его изобретенности, — он естествен, а я его лишь открыл. Хотя аппаратчики овладели этим методом в совершенстве, я до самых последних дней жизни Сталина привлекался в качестве эксперта во всех важных случаях — Сталин одобрял сценарий только после моей проверки и моего согласия.

Я уцелел при жизни Сталина главным образом потому, что ни у кого не встал на пути, никому не помешал, не извлек из своего положения ни на грош никакой выгоды, был незаметен. И никто не подозревал (или не хотел видеть) во мне подлинный интеллект Сталина. А меня мое положение вполне устраивало. Вы будете смеяться, но я действовал из идейных побуждений. Ну, если вам не нравится тут слово «идейных», я готов признать: просто это было мое призвание, и ничего другого я делать не умел и не хотел.

Смерть Сталина лишила меня возможности следовать своему призванию. Я остался не у дел. И сам я как будто умер, хотя ел, пил, гулял, ходил на работу, сидел на партийных собраниях. После разоблачительной речи Хрущева меня на всякий случай посадили в «сталинский санаторий» — сумасшедший дом, о существовании которого мало кто знал. Там были собраны личности вроде меня, то есть имевшие какое-то касательство к деятельности Сталина и его аппарата, разоблачение которой было нежелательно. Некоторое время там жили известные и видные сподвижники Сталина, имена которых я называть не хочу. Большинство обитателей «санатория» постепенно исчезли. Думаю, что далеко не все они умерли естественной смертью. Немногие уцелели. Почему их не уничтожили, не знаю. После снятия Хрущева меня выпустили на свободу, к которой я не стремился, дали комнатку и пенсию. Не очень большую, но мне хватает. От нечего делать начал писать эти записки. В записках хочу кое-что рассказать о себе, о пережитом мною времени, а главным образом — об интеллекте Сталина, созданном мною. Эта задача интересна хотя бы уже потому, что в интеллекте Сталина отразилась вся сущность нашей эпохи. Посвящаю этот свой труд шестидесятилетию Великой Октябрьской социалистической революции. И потому называю его «Шестьдесят лет в огню борьбы».

Заявления автора на первый взгляд могут показаться неправдоподобными. Или мистификацией. Но я досконально изучил автора и собрал вполне достоверные сведения из его жизни. «Сталинский санаторий» сейчас уничтожен, но в хрущевское время он существовал. Вся документация «санатория» уничтожена или сдана в совершенно секретные архивы ЦК. Однако сохранились архивы поликлиники, в которой автор состоял на учете до 1953 года. Согласно его медицинской карточке, он психически здоров. Точно так же нет никаких намеков на психическое заболевание в его медицинской карточке в поликлинике, в которой он состоит на учете после выхода из «санатория». Хотя он частенько называет себя Сталиным, это больше похоже на игровую позу или на литературный прием, чем на манию величия. Тем более к Сталину относится он спокойно, то есть не поносит его, как это делали и делают до сих пор наши «разоблачители» и даже «либералы», но и не превозносит. С точки зрения языка он чудовищно безграмотен, и мне приходится почти все переписывать за него заново. В литературном отношении совершенно беспомощен и постоянно сбивается на сталинскую манеру изложения, которая в отрыве от имени Сталина и его времени выглядит как нелепость, пошлость, медицинский кретинизм. Автор совершенно не тщеславен. Готов опубликовать свой труд анонимно. Готов вообще размножить его закрытым порядком, исключительно для служебного пользования. В итоге я пришел к заключению, что рукопись заслуживает доверия и дает уникальный материал для изучения формирования интеллектуального аспекта системы руководства нашим обществом. Само собой разумеется, что здесь об интеллекте речь идет не в психологическом, физиологическом или логическом смысле, а в социальном. Чтобы изучить этот социально- интеллектуальный аспект, нужно осуществить сложные абстракции. Опыт же автора есть неповторимый случай, когда такая абстракция буквально материализовалась, воплотилась в жизнь отдельного человека. Система руководства обществом имеет и другой важнейший аспект — волевой. Здесь речь должна идти о принципах принятия решений. Но для изучения этого аспекта сталинский опыт совершенно непригоден, ибо он затемнен массой привходящих обстоятельств и исторически случайных явлений. Хрущевский и брежневский периоды (это — один период, разорванный на два личностными причинами) для этой цели