А разве не так одевались лет сто, двести назад? Крестьяне, что ли? Бред…

Нужно двигаться. Если он будет стоять столбом, через двадцать минут потеряет способность соображать. Мороз не трескучий, но он слишком долго лежал на полу и остыл до состояния бутылки пива в холодильнике. Звать кого-то бесполезно. Его сюда поместили не для того, чтобы забыть. И если не вынимают обратно, значит, не хотят этого. Вынут, когда Алхоев решит, что пришла пора поговорить. И важно, чтобы к этому моменту он имел возможность работать.

Безостановочно приседая и махая руками, Стольников медленно передвигался по морозильнику. Стараясь разогреться, он одновременно думал о том, чтобы и не вспотеть. Это самое худшее, что может сейчас произойти. Когда-то придется остановиться, чтобы отдышаться, и тогда стоящий в порах пот превратится в лед. Двигаясь, можно сохранить себе жизнь, а двигаясь бездумно — ускорить смерть. Удерживая себя на этой грани, разведчик перемещался по холодильнику и ждал.

И вдруг, оказавшись в одном из углов камеры, он почувствовал, как нога его ударилась обо что-то твердое. Стольников наклонился и на ощупь определил очертания предмета.

Под его ногами лежало тело мертвого, замерзшего, словно кость, человека. Очень мило. Его предшественник тоже не пользовался большим выбором в решении вопроса — как умереть. Ему было суждено замерзнуть. Здраво рассудив, что сейчас не самый подходящий момент для паники, Саша вернулся на середину камеры. Размахивая руками и насвистывая, он разгонял остывшую от холода и страха кровь.

Не боится только дурак. Все боятся. Страх — такое же нормальное человеческое чувство, как радость. Главное, чтобы эти чувства не начали безраздельно властвовать над тобой…

— Ислам, — позвал Алхоев, сидя на стуле и просматривая газету на арабском языке. — Он пришел в себя?

Дверь в холодильную камеру была частью одной из четырех стен помещения, похожей на комнату для допросов в полицейском участке. Мебель от ИКЕА — два сдвинутых стола, настольная лампа, четыре стула. На одном из них сидел Магомед Алхоев, полевой командир. Высокий, широкоплечий, он давно заслужил славу беспощадного к неверным воина. Непостижимым образом он оставался неуловимым для федеральных сил и всякий раз, когда оказывался в засаде, уходил вместе с людьми и ранеными. Нельзя сказать, что Алхоев полностью контролировал южные подступы к Грозному, но каждый раз, когда появлялся со своей группой, численность которой иногда доходила и до двухсот человек, наводил ужас на мирных жителей и поднимал на ноги федеральные силы. Его особенной, ничем не объяснимой тактикой во время ухода от преследования и окружения было стремление уйти под Ведено. И там исчезнуть. Именно — исчезнуть, потому что, сколько бы человек ни было с ним и какой бы груз ни несла банда, разведка федеральных сил, стиснув кольцо окружения, натыкалась лишь на перепачканные кровью бинты, шприцы с остатками обезболивающего и героина, пустые бутылки и окурки.

Алхоев последние два года искал Стольникова, опозорившего его тейп, а Стольников тем временем не прочь был познакомиться со старшим из братьев Алхоевых. И теперь они находились на расстоянии трех метров друг от друга. Командир разведвзвода в промышленном холодильнике для хранения мяса, а полевой командир в комнате с кондиционерами. Их разделяла только дверь.

Алхоеву было около сорока, он был старшим из братьев Алхоевых. Самые младшие два брата отдали жизни Аллаху во время первой чеченской кампании, средний проявил себя не с лучшей стороны, не сумев справиться с русским во Владикавказе. Старший сейчас сидел на стуле и читал египетскую «Аль-Ахрам». Алхоев был бы красив по европейским меркам, наверное, если бы не длинная, сантиметров тридцать, борода и отсутствие усов. В костюме от Бриони, он со своим рубиновым перстнем на безымянном пальце левой руки мог подходить к дверям любого отеля в Европе, не беспокоясь о том, что дверь не успеет открыться.

В самом начале девяностых двадцатилетний Алхоев по рекомендации родственников в Грозном уехал к родственникам в Москву и некоторое время промышлял разбоями на западе столицы. После одного провала ему пришлось бежать домой.

— Он занимается спортом.

Алхоев уставился на боевика немигающим взглядом. Он подумал, что ослышался. Ислам наверняка сказал — «плачет», «кричит» или «зовет».

— Я говорю — капитан занимается спортом.

Магомед раздраженно подошел к стенке холодильника и обратился в слух. Отсюда ему хорошо было слышно частое дыхание разведчика. Тот или отжимался от пола, или приседал.

— Может, уже пора выпустить? — предложил боевик.

Вместо ответа Алхоев подошел к двери.

— Сашья!

— Оу! — раздался голос из камеры. — Привет, Магомед!

— Не холодно?

— Холодно, — крякнул Стольников. — А что поделаешь?

— Ничего, — согласился Алхоев. — Где навигатор, Сашья?

После короткой паузы — узник отжимался от пола — из морозильника донесся голос:

— Ты же знаешь — я все равно не скажу.

Алхоев оскалился и погладил бороду. Посмотрел на Ислама.

— Ну-ка, добавь парку.

Боевик двинул ручку вниз, и через пять минут наружный термометр стал показывать температуру не восемнадцать, а двадцать два градуса ниже нуля. В майке и тонких брюках находиться на таком морозе неуютно. «Все равно откроют, — думал Стольников. — Не в его интересах меня убивать. Потом — конечно. Но пока я знаю, где и у кого навигатор, а Алхоев — нет, я — жив. Значит, нужно потерпеть».

— Магомед, куда прицепить датчик? — спросил Ислам, вынимая из кармана предмет размером с десятикопеечную монету. — Он в одной майке. Дождаться, пока сознание потеряет, и сунуть в карман брюк?

— Если он потеряет сознание от переохлаждения, датчик будет уже не нужен. — Поднявшись со стула, Алхоев в задумчивости стал ходить по комнате. — Убери автоматы из комнаты.

Ислам поднял со стола два АКС и положил на пол в подсобном помещении. Вряд ли русский капитан будет осматривать подсобки. Дверь на выход — вон она, ее ни с какой другой не спутать… «Кольт» на поясе полевого командира оставался единственным оружием.

— Выйди на улицу, — приказал Алхоев. — Кто у двери?

— Кахир.

— Поговори с ним… — Алхоев прищурился и погладил бороду. — В его разгрузочном жилете достаточно места для глаза Аллаха.

Ислам понимающе кивнул и направился к двери…

Полевой командир сел на стул и развернул газету. Ему хотелось читать, но он пробегал глазами строчки и не понимал прочитанного. Все его мысли занимал человек, который даже сейчас продолжал оставаться человеком. Встряхнув газету, от чего Ислам вздрогнул, как от удара, он встал и решительно подошел к двери.

— Раз, два!.. Раз, два!.. Сели, встали!.. Сели, встали!..

Что над ним издеваются, сомнений не было. Почти нагой человек находился в морозильной камере уже второй час. С яростью плюнув в угол комнаты, Алхоев вернулся к газете.

Голос внутри становился все глуше и прерывистее. Человек замерзал. Замерзал, но продолжал бороться со смертью. Он не звал на помощь, не впадал в истерику. Он просто замерзал, окоченевшими губами считая количество выполненных упражнений. И Алхоев понял — даже если бы не шла сейчас речь о навигаторе, а если просто сейчас дать ему умереть — он, Алхоев, проиграл. Этот неверный так и уйдет непобежденным.

— Открой, — сквозь зубы процедил Магомед.

Ислам быстро исполнил приказание, и уже через секунду из открытых дверей камеры вырвался пар. В комнате мгновенно установился холод. Но капитан выходить не торопился. Умер?!

Ислам метнулся было внутрь и чуть не столкнулся с подошедшим к двери Стольниковым. На капитана было страшно смотреть. Он был синим. Ислам вывел его из камеры и усадил в кресло напротив Алхоева. На